ВЕРСИЯ! Ради триумфа ложного идеала роз

Таким образом, «мир персональный», полагающий своё основание в сфере материальных эманаций, есть эрзац или, вернее, пародия на индивидуальный микрокосм. Разделенная социальная персона суть частица социума: и частицы и социум не имеют никакого центра кроме централизованной направленности к сублимированной, то есть комфортной жизни. Высокий уровень комфорта, прагматическое in excelsis иллюстрированы научно-техническим оптимизмом – нет предела познанию, нет предела дерзанию. Это лозунг социального авторитета, санкционированный социальной «великой матерью». «Кто постоянно держится поближе к матери, тот вечно зависимый сосунок, который переживает эвфорию, получая любовь, заботу и восхищение: он испытывает панический страх при угрозе разлуки с бесконечно любящей матерью. Другой, под властью отца, способен проявить массу инициативы и активности, если отец отдает приказы, хвалит и наказует.» (Fromm, Erich. Zen und Psychoanalise. 1960, s. 98).

В XIX столетии и в первой половине XX (конец патриархальной культуры) архетип социального отца ещё играл самостоятельную роль, преимущественно идеологическую. Борьба за лучшую долю и счастье народа, апологетика общественной справедливости и прочее заставляли страдать и умирать за равенство и братство под руководством мужских авторитетов. Однако в самой неопределенности этих целей таился крах мужской самостоятельности. Оказалось, призывы к народному счастью и лучшей доле маскировали будущее комфортное времяпрепровождение и умиротворение среди машин и роботов. Недаром, начиная с французской революции, именно женские фигуры символизировали великие цели: богиня разума, статуя свободы, свобода на баррикадах и т.п. Капиталисты, социалисты, коммунисты, так или иначе, ставили на технический прогресс, только одни прагматически, другие кроваво утопически. Понятно, любая идеология агрессивна, но общественный резонанс агрессии зависит от качества априорных суждений, лозунгов, целей, адресатов агрессии. Одно дело, под знаменем математико-физических теорий конструировать машины и эксплуатировать природу, и другое – уничтожать или держать в зонах миллионы людей ради геополитических или эвдемонических перспектив. Хотя с точки зрения всеобщей одушевленности или, пользуясь выражением учёных, «первобытного анимизма», все это одинаково предосудительно.

Влияние женского архетипа «социальной матери» ограничивает натуральную мужскую экспансию полезным захватом и рациональной обработкой. Если в свободном мужском субъекте превалирует легкомысленное отношение к нуждам насущным, стремление к путешествиям, военным подвигам и созерцательному познанию, то мужское рацио, подчинённое телесной материальности, ориентировано на постоянное удовлетворение «лишённости» ( privatio), свойственной материи. В этом контексте следует отделить формально-интеллектуальное познание от рационально-материального, теоретическую науку от техники. Конечно, такое разделение весьма номинально, однако оно существует. Если математика, микрофизика, астрономия этого столетия далеко ушли от всякой практики и напоминают, скорее, искусство, то техника развивается в доступных принципах Лейбница и Ньютона, Максвелла и Фарадея. Только результаты технической революции обусловили торжество «науки вообще» и популярность теории относительности и квантовой механики, которые не имеют ни малейшего смысла вне своих знаковых систем. Симбиоз науки и техники, науки и философии привёл к демонизации атомного оружия, к потере экзистенциальной стабильности, вызванной принятием «слишком близко к сердцу» сугубо теоретических гипотез касательно скоростей света, бесконечных вселенных и т.п.

Союз позитивизма, науки и техники породил нелепую идею прогресса. В самом деле, странно от кого-нибудь услышать; я становлюсь с каждым годом умней, красивей, талантливей, сильней, но вовсе не странно сие услышать от глашатаев общественного мнения. Каждый социум критикует предыдущий – это одно из условий сублимации жизни «здесь и теперь». Подобная критика безапеляционна и, как всегда, основывается на очевидных истинах. К примеру, какой разумный человек станет сравнивать путешествие в дилижансе с поездкой в удобном купе поезда? Однако дилижанс имел свои удобства, поезд имеет свои неудобства. При описании антисанитарных, дискомфортных условий жизни наших предков всегда подставляют нас на их место. Большинство современных историков расценивают прошлое с невероятной тенденциозностью, сколь часто случается читать о «великих умах, опередивших свою эпоху», как правило, тёмную, жестокую и невежественную. Новая диалектика выстраивает лестницу, ведущую от «каменного века» к вершинам современности, где каждая предыдущая ступень отбрасывается за ненадобностью: сейчас мы живем несравненно лучше, чем в прошлом веке и лучше, чем полвека назад.

Всем и каждому ясно, что это не так. В механизированной монотонности больших городов блуждает страх, беспокойство за утрату работы и судьбу завтрашних дней, отвратительное ощущение пассивности, «управляемости». Что-то, кто-то тайно, явно манипулирует нами – невидимые начальники театра марионеток, «man» Хайдеггера, «es» Фрейда и т.д. Беспрерывное вранье политиканов, нищета низших, очень средний уровень средних слоев, более или менее оправданное ожидание бедствий, устрашающая масса «властей», изображающая озабоченную деловитость, изобилие «государственных секретов», скрывающих либо ничто, либо зловещие уродства – можно без конца перечислять прелести новой эпохи. Обман, фальсификация, реклама. Наша помада, наши кремы, наши ресницы произведены по уникальной формуле… наши кактусы раздерут вам кожу…идеально…

***

Ложь и блеф – основы современного социума. Если устранить пафос, неизбежно сопровождающий эти субстантивы, останутся широкие понятия, не очень-то доступные дефиниции. Фердинанд Кан (Эссе возможной философии лжи, 1989) акцентировал следующий момент: ложь не имеет оппозиции, лжи не противостоит истина по вполне уважительной причине – мы не знаем, что это.

Николай Кузанский в «Компендиуме» заметил: если бы мы точно знали какую-либо вещь, мы знали бы вообще всё. Мы с трудом достигаем предположений, правдоподобий, а потому нас отталкивает ложь откровенная, никак не отвечающая нашему инстинкту правды, ложь неискусная, с которой чаще всего и приходится иметь дело. Однако ложь современных организаторов хаоса (власти, масс-медиа, реклама) отличается, кроме всего прочего, торжественной и наглой категоричностью, кричащей со всех экранов и журнальных обложек. Разновидностей социальной лжи предостаточно = от ползущих слухов до широковещательного блефа, великолепного возбудителя массовой суггестии. Когда уродина выдаёт себя за красавицу, старик за молодого, дурак за умного, это, конечно, блеф, но блеф рискованный, связанный с постоянной угрозой разоблачения. Иное дело – блеф большого масштаба, рассчитанный на массовый психоз и легковерие толпы, блеф, нисходящий с высот власти и авторитетов и разоблачённый только после падения таковых. Как правило, быстро рассеиваются миражи хорошей жизни и разных благ, зато намного долговечней образы планетарной катастрофы и общечеловеческих неприятностей. Каждый охотно поверит таким, к примеру, грандиозным утверждениям: атомное оружие ведёт ко всеобщему уничтожению; во вторую мировую войну случился холокост евреев; управляемые аппараты летают на луну и разные планеты; нам грозят экологические катастрофы и перенаселённость. Ничего не стоит продолжить перечень сей. Типичный массовый блеф, который всегда характеризуется нагромождением возможных последствий и магией больших цифр. При желании легко ознакомиться с контр-утверждениями, но это не входит в нашу задачу. Приведём лишь один пример: демографический взрыв. Каким это образом население земли составляет сейчас шесть миллиардов, когда по данным на 1960 год составляло только два? «Улучшение условий жизни» и «прогресс медицины» вряд ли стимулировали столь бурное размножение. Зато вполне понятно, почему любому правительству выгодно завышать численность своих граждан.

И здесь дело не только в злом умысле, хотя властям всегда приятно держать толпу в страхе или в тумане ослепительных перспектив. Дело в самой тисситуре этой эпохи, ориентированной на беспрерывную «лишённость» и текучесть своей материальности. Отсюда транзитность мнений, утверждений, убеждений в зависимости от «задач текущего момента». И если бы только это – сейчас меняют черты лица, пол, внутренние органы. Поэтому то, чем человек представляется, его маска и есть его транзитная суть, ибо под маской нет ничего. Нынешняя «частица социума» это «биоробот», антропоморфная конструкция, где психосоматические «детали» устаревают, изнашиваются и заменяются в «мастерских», которые называются интернатами, зонами, клиниками, дабы таким способом обновленный объект не отличался от прочей серийной продукции.

Что сие означает?

Люди более не «дети неба и земли», по крайней мере, в белой цивилизации. Ныне их порождает мать-земля от присущих ей «приапических демонов», наделяя вегетативно-анимальной душой. Автономное существо человеческое рождается от «брака неба и земли», от проникновения в материю сперматических эйдосов. Но о какой небесной активности можно говорить, если метафизический горизонт сузился до религиозно-культурных стереотипов, периодических законов, абстрактных обобщений?

Автономный организм, развивающейся эманацией метафизического центра, сменился механической системой, мёртвой и неподвижной без энергии извне и внешних стимулов.

Но.

Кали-юга социума еще не означает заката микрокосма. Это другая тема.

II.

За последние века полтора процесс бытия человеческого, пребывание на земле «двуногих птиц без перьев», жизнепроживание, или как ещё сие назвать, – все это постепенно и уверенно теряет интерес и вряд ли ближайшее будущее возместит подобную потерю. Речь идёт понятно о евро-американской цивилизации – здесь трудно говорить об африканцах или китайцах. Что значит, «терять интерес», и что такое вообще «интерес»? В XVII-XVIII веках слово носило сугубо коммерческий смысл – идти к кому-то интере….., т.е. временным компаньоном. Только со второй половины прошлого века слово приобрело современное широкое понимание, включающее принципиальное отношение к жизни.

Что же такое «интерес» и как его интерпретировать? Весьма близко по значению «страстное внимание». Тем самым, «интерес» освобождается от эмоциональной изменчивости и трактуется как разновидность жизненной энергии, спровоцированной кем-то или чем-то. Но, вопрос вот какой: значит ли это, что энергия, страстное внимание, интерес всегда спровоцированы? Ведь это подразумевает, что некто находится в пассивном, дремотном, спящем состоянии и нечто – вещь, случай, событие, человек – пробуждает его. Скажем, будильник, укол булавкой, запах газа, неожиданное известие, любовь с первого взгляда. Равноценны ли все эти возбудители интереса? Для ученика «Бхагавад Гиты» да: «Мудрый воспринимает всё одинаково, не видя разницы ни в чём». Но, возразит, это никакие не возбудители интереса, скорее, внезапные раздражители, вызывающие нервную реакцию. Однако, неровная реакция сопутствует пробуждению интереса.

Сфера интересов необычайно широка и мы рискуем заплутаться. Следовательно, в начале мы говорили об утрате «интереса экзистенциального», а не каких-нибудь личных или общественных интересов, связанных, как правило, с какой-либо выгодой.

Что это за зверь – «экзистенциальный интерес»?

Это первичный и непосредственный интерес живого организма к собственному окружению, независимо от того, постоянно такое окружение или переменно. Открытое восприятие открытого мира. Легче сказать, чем сделать. С поправкой: легче сказать, сделать невозможно, вернее, до крайности трудно.

Парацельс писал в «Mysterium magnum»: «Вселенная окружает человека, словно яблоко – зерно». Мысль очень сложная (если учесть пятичастное строение яблочного зерна) и мы не будем её анализировать. Общая интерпретация такова: человек всегда остается натуральным центром своего окружения, хочет того или нет.

Если и нельзя однозначно сказать: мир – моё представление, то качественное восприятие мира зависит от меня в немалой степени.

При одном условии.

Если я воспринимаю мир открыто и непосредственно. Здесь нет ни малейшего наивного оптимизма: «яблоко» может быть кислым, горьким, гнилым, червивым, и это зависит от множества причин. Но, мы чуть ли не рождаемся критиками, во всяком случае, очень быстро заражаемся предвзятым и беспокойным отношением к миру. Мы отнюдь не убеждены в своей «натуральной центральности», напротив, считаем, что эту самую центральность, то есть «всё», «положение в социуме» необходимо завоевать. Да, но нельзя путать социум со сферой восприятия, и потому привилегированное место в социуме, зависящее от случайностей рождения и прочего, ни в коей мере не может узурпировать центральности нашего бытия. Не надо забывать: наше место среди людей, точка зрения на частный пейзаж или на общую вселенную, обожаемая профессия, девушка или глициния, теории и сны – всё это частности, обычные радиальные активности гипотетического центра нашей манифестации.

Продолжение...