Артур Конан Дойл и спиритуализм

"Необходимо было пробудить человечество от сплетен за чаем, от боязливого преклонения перед мечом, субботнего пьянства, эгоистичного политиканства, теологической болтовни." Так объясняет Артур Конан Дойл "неслыханную катастрофу" Первой мировой войны (The vital message, 191, стр. 15). Эта война -- последняя, как он полагал, -- принесла великое очищение, открыла ворота в обетованную страну смерти, оклеветанную трусами и клерикалами.

"Там, на "другой стороне", -- уверяет читателя Конан Дойл, -- злобный муж и сварливая жена перестанут досаждать друг другу. Там все будут жить в покое и довольстве, наслаждаясь музыкой и красотой... Не будет ни бедных, ни богатых" (The vital message, стр. 95).

Осенью 1916 года произошло событие, резко изменившее жизнь и мировоззрение Конан Дойла: он получил через медиума спиритическое сообщение от брата своей жены, -- Малькольма Леки, -- убитого на войне. Поскольку там содержалась информация известная только Малькольму, Конан Дойл, который до сего времени интересовался спиритизмом лишь в силу многоцельного своего любопытства, уверовал в новую религиозную практику резко и окончательно.

Что все это значит? Почему создатель несравненного Шерлока Холмса, доктор медицины, выдающийся военный аналитик, -- автор шеститомной "Британской кампании во Франции", -- убежденный дарвинист и позитивист, почему этот умнейший, судя по всему, человек выказал наивность, достойную старой девы или одинокого графомана? Отличный ребус для литературоведов. Профессор Ричард Кокс в своей прекрасной книге о Конан Дойле иронически вопросил: что сказал бы Шерлок Холмс, узнав об этом?

Безусловно, ничего хорошего. Счастье еще, что великий детектив не отправился вслед за профессором Челленджером ("Затерянный мир") на спиритический сеанс и не обратился в новую веру. И, все же, почему? Очевидно потому, что писатель, в отличие от своих героев, не был ни материалистом, ни рационалистом. Но зачем становиться спиритом или спиритуалистом -- различие заключается в религиозной акцентуации второго термина -- и активно участвовать в движении, которое скомпрометировало себя бесконечными подлогами, обманами, шарлатанством? Конечно, можно возразить, что ни одно политическое или религиозное движение не застраховано от активного участия пройдох и мошенников. Однако, в спиритизме подобных субъектов насчитывается много больше, чем в любом другом социально-стихийном увлечении за последние триста-четыреста лет. И это понятно.

Потому что спиритизм пытается ответить на традиционно неразрешимые вопросы: есть ли жизнь после смерти? Если да, возможно ли общение с мертвым? И если на первый вопрос вряд ли кто-нибудь решится ответить однозначно, иное дело -- второй. Признание иррациональной, паранормальной стороны бытия еще далеко не подтверждает правоты спиритической концепции.

Поговорим чуть-чуть об истории новой и ошеломительной гипотезы.

В 1847 мистер Фокс, -- фермер, живущий близ Нью-Йорка, -- его жена и две дочери услышали необъяснимый стук в стену и увидели необъяснимое движение мебели. Дочери -- девочки пятнадцати и двенадцати лет -- сверхъестественным способом уразумели, что в подвале зарыт труп человека, убитого одним из бывших владельцев. Раскопка оказалась успешной. Сенсация. Сестры Фокс стали профессиональными медиумами, и вскоре новой специальностью овладели тысячи людей, не подозревавших доселе о своих феноменальных способностях. В 1854 году в новую доктрину уверовали около трех миллионов человек, и в стране насчитывалось десять тысяч медиумов. Затем призрак спиритизма переплыл Атлантику.

Как водится в подобных случаях, под спиритизм довольно быстро подвели историческую основу: некоторые библейские эпизоды, чудеса, совершенные Аполлонием Тианским и, разумеется, египетскими жрецами -- все это объявлялось свидетельствами подлинной, весьма древней традиции. Когда устами медиумов заговорили апостолы и великие святые, ликованию "простых людей" не было конца: ведь это подтверждало религиозную истину и уничтожало позитивизм, обрекающий человека на бессмысленное прозябание на не менее бессмысленном кусочке глины, затерянном в бесконечном космосе. Спиритизм быстро завоевал цивилизованный мир: в каждом крупном городе собирались кружки и общества, создавались церкви спиритуалистов и общества психических исследований. Душа и дух -- понятия весьма абстрактные, вызывающие усмешку естествоиспытателей, -- приобрели неожиданную и властительную реальность. Появились многочисленные книги, объясняющие феномен медиумизма, технику "столоверчения", трактующие "словарь духов", паранормальные стуки и шумы (рапс) и паранормальные видения (бент). Спиритический сеанс стал отличным времяпрепровождением, устраняющим проблему долгих зимних вечеров, темой бесконечных споров и, что самое главное, мишенью пристального научного внимания. Знаменитый физик Уильям Крукс после встречи с медиумом Д.Д.Хоумом резко переменил принципы своего мировоззрения. Он знал о спиритических увлечениях Максвелла и Эдисона, однако считал это обыкновенным чудачеством. Пока в присутствии впавшего в транс Хоума слышались какие-то странные голоса, Крукс еще предполагал чревовещание: но после поразительных телекинетических экспериментов и особенно после того, как тело медиума приподнялось к потолку и плавно опустилось, физик серьезно призадумался над легитимностью основных законов природы. Он предположил существование в человеческом организме неведомой энергии более или менее родственной электричеству и магнетизму, хотя ни ему, ни другим исследователям даже приблизительно не удалось установить режим функционирования и параметры гипотетической энергии. Спиритуалисты пришли к выводу, что это тот самый "тайный свет", который воссиял в первый день творения.

При любом отношении к спиритизму нельзя отрицать загадочной своевременности данного явления: усиленно отрицаемое "потустороннее" властно ворвалось в мирную среду позитивистской идеологии и продемонстрировало прагматическому "другу Горацио", что далеко не все в этом мире понятно прогрессивным мудрецам. Научный тоталитаризм второй половины девятнадцатого века, основанный на детерминистическом эволюционизме Фурье, Дарвина, Спенсера и подобных мыслителей, выдвинул не очень колоритную, но достаточно надежную схему бытия. Согласно этой схеме, материя в сложной своей саморегуляции глупеет на периферии минерала и умнеет в антропоцентрическом направлении. Материя способна отражать и познавать себя самою, нравиться или не нравиться себе самой, но ей не с чем себя сравнивать, ибо вне ее ничего не существует или, вернее, существует "ничто". Искусство, религия и метафизика, тяготеющие к необъяснимой трансцендентности бытия, по сути, совершенный нонсенс, средневековый реликты, которые несомненно рассыплются в прах под жестким и справедливым воздействием естественного отбора. Красота и нравственность суть эпифеномены материального бытия, необходимо возникающие при удовлетворении скромных телесных потребностей, кои безусловно будут удовлетворены на соответствующей стадии технического прогресса. Человечество достигнет состояния разумного счастья, правда, весьма преходящего, поскольку земля и солнце остынут, превратившись в мертвые шары: когда-нибудь, какая-нибудь непонятная сила, возможно, снова приведет в движение весь этот биллиард.

Поклонники скромной материалистической идиллии мало обрадовались вторжению спиритизма. Ясновидцы, духовидцы, операторы транснормальных посланий посягнули на самое святое, на область смерти, которая ни в коем случае не альтернатива жизненного процесса, но "великая мать", бесконечное черное "ничто", обусловливающее герметичность материальной системы, причинно-следственную связь и рутинную повторяемость природного законоведения. Позитивисты абсолютно уверены, что выхода нет, что они живут "на островке жизни в мертвом космосе" (Ренан), который при желании можно назвать полигоном, зоной или даже причинно-следственным изолятором. Отсюда тюремная псевдомораль, порождающая монстров вроде "социальной значимости", "общественной нравственности", "научной объективности" и т.п. Отсюда морализаторская выспренность в разборе "дела спиритизма" с дежурным торжеством по случаю мелкого и крупного разоблачения -- в этом смысле историю спиритизма можно сравнить лишь с историей карточных игр. Но если на тысячу шарлатанов найдется один подлинный медиум -- это прецедент для "научно объективного" любопытства, поскольку шарлатанство -- явление вторичное, невозможное без парадигмы аутентичного действия.

Спиритизм, спиритуализм -- общие и неудачные определения группы самых разнородных феноменов. В прошлом веке под эти определения подпадала эвокация (вызывание духов либо с помощью медиума либо посредством различных приспособлений), телепатия, телекинез, психургия, радиостезия -- словом, все, что сейчас называется "парапсихологией" и экстрасенсорикой. Более того: создавая новую "антинауку", пессимисты технического прогресса -- такие как Шарль Рише, Уильям Крукс, Алан Кардек -- отлично предвидевшие экологическую катастрофу нашего времени, надеялись отыскать новый вид энергии и новую координату сознания. Приблизительно аналогичной проблеме сэр Артур Конан Дойл (1859 -- 1930) -- потомок Болдуина д'Ойле, сподвижника Ричарда Львиное Сердце -- посвятил последние пятнадцать лет своей жизни.

Роман "Туманная земля", опубликованный в 1926 году, явился, в сущности, беллетристической иллюстрацией, датированной тем же годом двухтомной "истории спиритуализма". Роман интересен с любой точки зрения, кроме художественной, и поэтому оценивать отсутствие его литературных достоинств -- занятие малопочтенное. Увы! После "Затерянного мира" -- первого романа о Джордже Челленджере (1912), Конан Дойл ощутимо потерял интерес к художественным композициям, что просто-таки потрясло многочисленных почитателей его дарования. Но, тем не менее, "Туманная земля" -- любопытный текст, характеризующий трансформированное мировоззрения писателя.

Личность Конан Дойла великолепно освещает момент, связанный с одной из книг его спиритуалистической серии ("Пришествие фей", 1912). Поводом к этой книге послужили фотографии, сделанные двумя четырнадцатилетними девочками. На фотографиях туманно проглядывались странные существа в густой листве. Это показалось автору достаточным основанием для монографии о феях, а в ответ на всеобщее недоумение он просто заявил, что "наивные деревенские девочки не умеют лгать". Очень даже умеют -- обнаружилось впоследствии: одна из этих фотолюбительниц десять лет назад дала интервью, где объяснила нехитрую механику "пришествия фей". Собраны многочисленные свидетельства уникальной доверчивости писателя. Отличаясь скрупулезной честностью, обостренным чувством долга, отвагой и справедливостью, Конан Дойл всегда верил в чистоту людских помыслов и высокое назначение человека, и никакие вопиющие контрдоказательства его не смущали. Он не менее дона Кихота восхищался этическим рыцарским кодексом и считал исторические романы из эпохи столетней войны -- "Белый отряд" и "Сэр Нейджел" -- лучшими своими произведениями. Его творчеству никак не соответствует предположение Фрейда (теории которого он возненавидел сразу и окончательно) о "рационализации вытесненного героического либидо." Бригадир Жерар, Челленджер, Шерлок Холмс, несмотря на возможность реальных прототипов, безусловно воплощают разные стороны личности самого писателя. Действительно, ему был присущ неуемный патриотизм, редкая жизненная сила и страстная любовь ко всевозможным логическим головоломкам. И все эти положительные качества, сойдясь в неведомой глубине подсознания, образовали, наконец, нового человека. В глазах Конан Дойла, отнюдь не в суждении читающей публики.

Продолжение...