ВПЕРВЫЕ! Спящая красавица: Женская субстанция в герметике

Ветер сдувает изморозь, в перламутровых переливах черного льда блуждает точка истинного огня, оранжево багряные цикламены рассыпаны в ослепительных снегах. Terra foliata: симфония в белом мажоре, белая девственница лунных ущербов. В полюсе спит сердце меркурия, в ледяном презрении лебедя темперация равномерна …”но в глазах обращенных на север
Мне, холодному, жгучая весть.”
Александр Блок – трувер недоступной девы и влюбленности.

* * *

Алхимическая графика склонна рассматривать вещи вторым, символическим зрением. Трудно понять, что такое символ. Представим: в снегу лежит чернокудрая, белая дева, кровавится педикюр в раскиданных ногах; скажем: это символизирует три фазы великого магистерия – черную, белую, красную. Хорошо, а дальше что? – спросит мечтатель-любитель. Ничего, - ответим мы. Как ничего! Это спящая красавица полярных широт, над ней – нечто ангелическое на крыльях цвета меди, чуть тронутой прозеленью, это называется …Vitriol, окись меди и аббревиатура: visita interiora terra…и так далее. Вернемся к спящей деве – она просыпается в присутствии принца, важный момент: принц ее не целует, просто пребывает на коленях. (Потом все-таки женится, дело идет к детям и дальнейшим злоключениям, ибо у принца мать – людоедка. Это, скорее, магическое продолжение и, в данном случае, это нас не интересует.)

В герметике процесс герметичен. По сословной иерархии, принцесса - argentum, потенция «лунного серебра», принц – sulfur blanc, активность «белого сульфура» или «света Лунуса».

Для пояснения попробуем привлечь схему Николая Кузанского под названием “Парадигма”, основанную на следующем постулате: “Вселенная и любые миры – результат разнообразного взаимопроникновения единства и всего “иного” (“О предположениях”. De conjecturis). Две пирамиды (равнобедренные треугольники на плоскости) взаимопроникают, касаясь вершинами оснований. Имеют эти пирамиды разнообразные названия: свет и тьма, эйдос (форма) и материя (лишенность), акт и пассив и т.д. «Высший мир, - поясняет Кузанский, - насыщен светом, но не лишен тьмы, хотя она почти исчезает в простоте света. В низшем мире царит тьма и свет проявлен едва-едва. В срединном мире соответственно срединные качества…»

Допустимо ли считать единство-свет небесно-фаллическим началом, актом вне потенции, актом, рождающим потенцию? Так следует из текста Кузанского: «По нисхождению единства в иное, по восхождению иного в единство, понятно: в высшем мире иное уходит в единство, делимость в неделимость, тьма в свет, грубое в тонкое, сложное в простое, смертное в бессмертное, изменчивое в постоянное, женское в мужское, потенция в акт, незавершенное, или часть, в целое и т.д. В низшем мире неделимость вырождается в делимость, постоянство скрыто в изменчивости, акт – в потенции, мужское начало – в женском… В срединном мире соответственно срединное состояние…»

В герметическом плане любой вариант сказки о спящей красавице излагает ситуацию в срединном мире. Принцесса и принц (мы говорим о традиции сословий) живут в срединном мире, в лунной сфере – не астрономически, но экзистенциально. Это сфера контрадикций, распутья, свободы выбора, здесь можно уступить фатуму и победить фатум, но: здесь нет бескомпромиссного земного притяжения, делимости, распада во тьму и «ничто». Спящая принцесса – уже организованная квинтэссенциально materia prima magisterium alba. Присутствие принца пробуждает скрытое в ее центре мужское начало (иос, клитор, мальчик с пальчик, Zeus Arcanus, бог секретных советов и т.д.). Движение, действие. Майстер Экхарт называет это мужское начало latenta forma substantialis, Николай Кузанский – forma formante.

В пробужденной красавице происходит автопрегнация и рождается «сын философов»(filius philosophorum).

Таков символ и символ понять трудно.

Почему?

Согласно схеме «Парадигма» пребываем мы в подлунном, «низшем мире», где «неделимое(индивидуальность) вырождается в делимость, а мужское начало сокрыто в женском.» Даже при наличии мужских половых признаков. И современный «ход истории» суть погружение во тьму «иного», в «auflosende Weiblichkeit»(«растворяющая женская субстанция» – выражение И.Я. Бахофена), в социум, в царство количества… денег. Не особо стимулирует сказка о спящей красавице. Нам нравятся разновидности кровавого, сладострастного, жестокого, экзотического распада; жрица Мамалоа культа вуду донельзя растянутым ртом, черными в соке "манди" зубами отгрызает голову собственного младенца… Ах!

Время индивидов кончилось, человек ныне представляет конгломерат разрозненных, отчужденных, противоречивых, враждебных качеств, тенденций, способностей, хаос, время от времени организуемый какой-либо гравитацией. Несмотря на восторги касательно «покорения космоса» и «познания глубин материи», аккумулируются сравнения, метафоры, поверья, максимы менее веселые: мы – стадо, погоняемое кнутом банды политиканов и финансовых корпораций, марионетки кукольного балагана, опилки да песчинки круговерти ведомых либо неведомых сил. Это ясно по схеме «Парадигмы»: «формообразующий свет» практически поглощен субстанцией «иного», децентрализованная человеческая композиция составляется, меняется, разрушается по прихоти…родителей, социума, страха безденежья, потери «места в жизни» и прочего. Психология, антропология, медицина рассекли человека на сотни частей: рацио, мечтательность, прагма, лень, профессия, хобби, пристрастия дурные, менее дурные, комплексы и так далее. А.Ф. Лосев в комментариях к Проклу пишет: «Целое, из которого состоит организм, есть идея и принцип организации организма. Если этого принципа нет и если он уходит из организма, то организм разваливается на отдельные, уже не органические части, не имеющие отношения одна к другой.»

Это положение дел интенсифицировалось после французской революции. Принцип, эйдетическая форма это небесный образующий огонь. Его трансмиссию до телесной периферии можно назвать «духом», «линией логоса» индивида. (Пример внутренней органической энергии в строках Агриппы д’Обинье: «Когда я люблю, я живу только любовью, независимой от объекта любви…И этот огонь никогда не дает дыма.») Если этого нет, «части» сбиваются в механизм, враждуют меж собой за лидерство, истощаются, изнашиваются, заменяются. В отличие от организма, механизм полностью зависит от авторитета-оператора и энергии, заимствованной извне. Авторитеты: Бог, магический помощник, отец, начальник, мать, атаман, учитель, устав социальной среды и т.д.; энергии: деньги, стимулы, доппинги и т.д.

Постулат Кузанского гласит: «Единство целого, соединяющего части, выше единства части, способной к соединению.» Постоянное «соединяющее целое» всегда вне воплощения: Бог, Прекрасная Дама, честь, добро, красота. Воплощенное «соединяющее целое» более или менее транзитно – оно исчезает, его власть прекращается, композиция начинает работать вхолостую, скучать, ржаветь…до появления нового авторитета, новой энергии.

Роман Г.Г. Эверса «Вампир», Мексика начала двадцатого века, чехарда кровавых диктатур: перед пьяным мексиканским офицерьем стройная красивая девущка танцует румбу – в распаленном ритме одна грудь выпрыгивает из блузки; офицеры, одурманенные насилием, резней, водкой, вопят: другую, другую… и вот выпрыгивает другая – апофеоз! Генерал швыряет танцовщице кольца, браслеты, жемчуга, любопытно вот что: даже герой, скептический интеллектуал, чувствует сердцебиение и непреодолимое влечение. Танцовщица: женская субстанция, растворяющая мужского индивида, но при этом пастушка, собирающее стадо возбужденных самцов, транзитное «соединяющее целое».

Девятнадцатый век, роман Эмиля Золя. Грудастая, гибкая Нана выставляет публике розово-жемчужную роскошь своего крупа – негодующие зрительницы отворачиваются, мужчины воют от счастья…Она высасывает из мужчин деньги, сперму, кровь, отбрасывая нищих и опустошенных погибать от бешеного огня неутолимых желаний. Мужчины предчувствуют катастрофу, но ведь это потом, потом…

Нана - энергия и авторитет, земная великая мать для инфантилов-стариков, то есть для большинства «лиц мужского пола» новой эпохи. Они не взрослеют и не развиваются индивидуально, так как это предполагает культивирование «тайного небесного огня». Только детям и старикам могут нравиться эминентные женские прелести, как же иначе! убаюкивающий комфорт, услада напряженного пениса, розовый сосок голодным губам, дремотное сочувствие вечно недовольным мыслям. Но это прелюдия. В капризах хохочущей Нана они становятся естественными, теряют неудобную человеческую маску, хрюкают, лают, мяукают, воют…

У мифолога и этнографа Жоржа Дюмезиля есть теория «антропоморфного ответа», которая сводится к следующему: общество человеческое отражает фауну вообще. Черты и выражение лица, походка, привычки, наклонности выдают сущность… тигра, волка, обезьяны, коровы, грызуна…

…Потрясения, катастрофы, эротическая гравитация устраняют человекоподобную «персону» и проступает зверь той или иной породы. Магия тотема, бездна древней ночи.

Нана – одна из богинь сладострастия ассиро-вавилонского ареала, Эмиль Золя интерпретировал миф в современном плане, придав своей героине черты Милитты – греческой богини эротических спектаклей. Вернемся к фигуре «Парадигмы». Если принять человека за «основание пирамиды света», животное царство послужит «основанием пирамиды тьмы». Нисхождение эйдетической формы человека в «иное» влечет растворение в разнообразии фауны: человек-млекопитающее, высокоразвитая обезьяна и прочее.

Год миновал. Мы пьем среди твоих владений,
Цирцея! – долгий плен.
Мы слушаем полет размерных повторений,
Не зная перемен.

Это стихотворение «Цирцея» французского символиста Шарля Леконта, переведенное Александром Блоком весьма вольно. Цирцея, равно как и Нана, «владычица крови», но при этом Цирцея «повелительница снов» и магических метаморфоз.

Под формой странною скрывая образ пленный,
От чар, как мы, вкусив,
Меж нами кружатся, глядят на нас смиренно
Стада косматых див.

Здесь львы укрощены – над ними благовонный
Волос простерся шелк.
И тигр у ног твоих – послушный и влюбленный,
И леопард, и волк…

Мягкая напевность этих строк убаюкивает конкретный кошмар пребывания на острове Цирцеи. Ее пленники, подобно Луцию в «Метаморфозах» Апулея, остаются в зверином образе:

Для зорких рысьих глаз и для пантеры пестрой
Здесь сон и забытьё.
Над ними в сладком сне струит свой запах острый
Любовное питьё.

Средоточие женского околдования, Дезирада – легендарная страна роскошного забытья. Только один образ, беспокойный и странный, нарушает очарованный сон:

Где, вспыхнув на конце чешуйчатого стебля,
Родится злой цветок.

Диссонанс в пленительно-затягивающей женственности напрягается в следующей строфе рептильно-жестоко:

В лазурной чешуе, мясистый и колючий
Дракон ползет, клубясь.

Это мужская активизация страшной богини, обещание более зловещих метаморфоз. Однако стихотворение выдержано до конца в медлительной изысканности:

Но даль морей ясна. Прости, чудесный остров
Для снов иной страны.

Появление дракона – знамение, корабль направляется в Аид. Только благодаря Гермесу, великий герой Одиссей и его спутники избавились от околдования Цирцеи.

* * *

Нисхождение в подлунный “низший мир” убивает небесный фаллический огонь, превращая мужчину в инструмент, механизм, ребенка, зверя. Эрих Фромм сказал на конференции “Дзен и психоанализ”: “Большинство людей блуждает по дорогам жизни, оставаясь симбиотически связанными с матерью, отцом, семьей, расой, государством, общественным статусом, деньгами, богами и т.д. Не желая или не в силах разорвать пуповину, они остаются отчасти рожденными, более или менее живыми.”

Продолжение...