Вместо послесловия: Тёмное познается чёрным

(Опубликовано как часть литературного проекта Движения ЕВРАЗИЯ)

Прежде чем...
Прежде чем поразмыслить на тему сборника, необходимо выяснить, кто борется и с кем. Вопрос далеко не праздный. Трудно сказать что-либо определённое о человеке и ещё трудней - о Боге. Мы явились в мир сей, не зная о Боге, и можем умереть в такой ситуации, что нам будет не до него. Богоборчество в современном смысле - проблема относительно недавняя: речь идёт о противостоянии абсолютного "я" субъекта, индивидуума и всемогущего противника, Творца; ибо нелогично считать ересиархов "врагами" теофании в принципе. Равным образом, нельзя так называть атеистов, кои являются продолжателями деистов: если последние думали, что Бог после акта Творения перестал заниматься сотворённым, то атеисты просто исключают первопричину.

Мы говорим: Бог, Творец. Значит ли это, что богоборчество имеет место лишь в монотеистическом креационизме? Безусловно. Ведь язычник может сражаться только на стороне одного Бога против другого, принимать участие в распре Богов. В силу прирождённого нехристианства его нельзя считать "врагом". Сомнителен и мусульманин-богоборец, так как ему, кроме Имени, ничего о своём Боге неизвестно.

Итак: богоборцем следует назвать человека, воспитанного в правилах иудейской либо христианской религии, но восставшего против этих религий. Такой мятеж может быть скрытым или явным: в первом случае, дерзновенного следует считать индивидуалистом, во втором - апостолом. Индивидуалисты: Филон Александрийский, Спиноза, Вайнингер; апостолы: император Юлиан, Ницше, Лотреамон. Много противников у Бога-Творца, мы перечислили только весьма знаменитых.

Действительно, людям волевым и самостоятельным тяжело выносить сильнейший прессинг иудеохристианства, почитать послушание и смирение главными добродетелями, величать себя и других "рабами Божьими", в несчастьях надеяться на Провидение, остерегаться восторгов и неожиданных радостей. Николай Гартманн в своей "Этике" (1935) сказал решающую фразу: "Если допустить свободу отдельной личности, это неизбежно приведёт к отрицанию целевого детерминизма Божественного Провидения".

Гартманн холодно сформулировал итог многовековой борьбы с Творцом. В конце шестидесятых годов прошлого века Лотреамон написал одну из самых сильных книг в истории этой борьбы - "Песни Мальдорора". Там сделан аналогичный вывод: "Моя субъективность и Творец - это слишком для одного мозга".

Жестоко, без малейших компромиссов: "О Творец вселенной, я не забуду сегодня утром воздать тебе хвалу моей детской молитвой. Правда, когда забываю, в такие дни чувствую совершенное счастье: грудь расширяется, свободная от всякой душевной спазмы; расширяется навстречу просторам лугов; и, напротив, когда исполняю приказанный родителями тягостный долг и адресую тебе хвалебную кантику, меня угнетает её придирчивая тщательность, меня терзает уныние целый день. Мне вовсе не кажется разумным и естественным напевно бормотать всякую несуразицу, и я пропадаю в туманах одиночества...

...Зачем тебе мои жалкие молитвы? Ведь ты единым движением мысли создаёшь и уничтожаешь миры; по твоему капризу холера опустошает города, смерть когтит кого угодно, не взирая на возраст. Нет, я не хочу иметь дело с таким чудовищным другом." (Вторая песнь).

Итак, Мальдорор не признаёт теодицеи, равно как скрытого манихейства иудаизма и христианства: в последовательно проведённом монотеизме нет места Сатане, как средоточию Зла. Это ассоциируется с воззрениями Филона и Оригена, для которых Зло - только убывание Добра, Тьма - периферия Света. Но, в словах и действиях Мальдорора отражаются и другие выводы: либо Зло есть вторжение потусторонних хаотических сил в "разгерметизированный" мир Божий, либо... оно сопутствует Творцу. Нижеприведённая сцена иллюстрирует именно такое положение вещей: "...На сей раз хочу защитить человека, я, ненавистник всякой добродетели. В радостный и славный день я сбросил триумфальную колонну, на которой не знаю каким жульничеством начертались знаки могущества и вечности Творца. Четыреста моих присосок впились в его подмышку, и он зашёлся отчаянным криком...

...Творец, сохраняя удивительное хладнокровие в жесточайших страданиях, исторг из своего лона ядовитое семя на жителей земли. Но на его глазах Мальдорор превратился в спрута, восемь гигантских щупальцев, каждое из коих могло легко захлестнуть планету, рванулись к божественному телу. Из последних сил Творец боролся с беспощадными, упругими, тягучими кольцами, что давили его всё сильней... но я боялся подвоха и, насосавшись божественной крови, укрылся в своей пещере.

После напрасных попыток он отказался от поисков. Отныне знает моё логовище и не торопится с визитом. Теперь мы живём наподобие двух монархов, знающих силу друг друга, не могущих друг друга победить..." (Вторая песнь).

Такого рода фрагменты из Песен Мальдорора" обычно интерпретируют, как извечную борьбу Бога и Сатаны или, во фрейдистском смысле, как не менее извечную схватку непокорного сына с деспотическим "отцом первобытного племени".

Ситуация Сатаны крайне сложна, ситуация Мальдорора крайне сложна.

Поливалентные агрессии Мальдорора невозможно уловить какой-либо схемой. Кроме изощрённых убийств и перверсий, он свершает и так называемые "добрые дела", что тормозит обвинение в тривиальном сатанизме. К тому же борьба с Творцом не выражена идеей фикс. В знаменитом отрывке о педерастах сказано так: "Зимняя ночь. Ветер гудел в соснах. Творец распахнул дверь посреди Тьмы и вошёл педераст". (Пятая песнь). Активная мужская ипостась - форма любви едва ли менее агрессивная, нежели страстные объятия спрута. Но Творец тоже владеет искусством метаморфоз, по ходу борьбы превращаясь в разные сущности, в том числе в орла и дракона. Чем он в таком случает отличается от Демиурга? Роль Демиурга, формирующая и организующая; он есть идея или сердце в материи, всегда манифестированно-живой. Бог-креатор творит "из ничего", ex nihilo, что принципиально непонятно не только александрийским комментаторам первых веков, но и вообще никому непонятно. Это сугубо абстрактная категория, имеющая в манифестированном мире только эмоциональный ответ. Когда же "ничто" приравнивают к весьма конкретному понятию "смерти", вопрос запутывается окончательно: ведь "смерть" - поворот, решающий момент перехода одной формы Бытия в другую.

Смиренное, рабское прозябание между двух "ничто" никак не может устроить свободного индивида. Отсюда - возведённое в крайнюю степень богоборчество Мальдорора, безусловный "сатанизм" с иудеохристианской точки зрения.

Так называемый "сатанизм".

Каббалист Иоганнес Рейхлин (15-16 вв.) в своём "Толковании слов греческих и еврейских" трактует "satanatos" как "силу смерти", "свет бессмертия в смерти" и понимает Люцифера как "свет, нерастворимый всемирным растворителем (Alcahest)". Демонолог Джулиано Синистрари (16 в.), анализируя многочисленные сатанинские культы, приходит к мысли об извечной борьбе язычества с монотеизмом. Действительно, любая сорселерия, нигрогнозия (чёрное знание), астромедания (наука о чёрных звёздах) - всё это так или иначе апеллирует к ритуалам языческим и гностическим. В широком смысле слова - "сатанизм" есть борьба против любого "демиурга-узурпатора", будь то Атон, Шамаш, Сатурн, Зевс, Аполлон, Иегова, Христос; борьба свободного дионисийского динамиса против деспотии статики. Причём это утверждение динамиса не преследует целью интронизации другого узурпатора и, тем самым, кардинально отличается от мятежа "угнетённых корпораций". Если говорить о "целесообразности", то цель "чистого сатанизма" - магическая андрогиния, символизированная единением утренней и вечерней звезды (Геспер и Веспер) в Люцифере-Меркурии-Иштар. Отсюда LIM - одно из имён Люцифера в оперативной магии. Но великая инициация распалась на два более или менее враждебных направления. Осень Средневековья уже застала конец огненного палингенеза (резко выраженной "мужской" магии: на эту тему осталось несколько писем Пико де Мирандело); Возрождение и Новое время характеризуются расцветом чёрной магии, или "магии чёрной воды" (aqua nigra, sal nibri). В этой области натуральной магии используются объекты и утенсилии направленного действия, имеющие опосредствованную связь с центральной земной луной: одна из высших целей данной магии - получение "чёрной лунной магнезии", инфернального аналога философского камня. Одно из многочисленных свойств этой субстанции - превращение простых металлов в простое серебро или золото; равно как простых камней - в драгоценные. Возможен и обратный процесс. От фильтров, составленных при участии "чёрной лунной магнезии", ржавеют металлы, тускнеют алмазы и светляки, падают птицы, пропадает мужская потенция. Причем необязательно, чтобы подобный фильтр находился в непосредственной близости к объекту.

"Сатана" - собирательное и до крайности неточное понятие, донельзя упрощённое церковной догматикой. Его общая андрогиния соединяет любые языческие культы, известные христианскому миру. Поэтому инквизиторы и демонологи (как правило, юристы и теологи по образованию) не могли, да и не хотели "объективно" разбираться в мифологических проблемах сатанизма. Они видели и чувствовали грозные знаки ужасающих катастроф, инфернальный тлен. Королевский прокурор Жан Боден пишет в "Демономании колдунов" (1585): "Упомянутая Мадлен Тибо созналась, что вкупе с подругами завлекала служителей церкви: после непристойных оргий, преданные Сатане распутницы убивали их, разрезали на части, сбрасывали в расщелину, именуемую "влагалищем дьяволицы Дианы" и там сжигали. Пепел сей использовался для таких дел, о коих лучше не говорить".

Продолжение...