Артюр Рембо и неоплатоническая традиция

Новая философия, новые философии. Лишенная божественного света мысль пытается учиться у природы и познавать природу, сооружая на борьбе стихий свои эфемерные конструкции. Джордж Беркли писал: "В центре каждой системы, претендующей на устойчивую целесообразность, будь то геометрическая фигура, научная теория или этическая парадигма, скрыто ее собственное отрицание, частица первобытного хаоса"⁸. Как защититься против ударов разъедающих волн хаоса? Надо создать общие правила поведения, общую систему измерений, единую и "научно-объективную" панораму вселенной, денежный эквивалент любых ценностей и, уничтожив сословные различия, превратить людей в "человечество".

8 Цит. по E. Gassier, Berkeley system, London, 1914, p. 93.

Минотавр "всеобщего счастья" в электрических лабиринтах науки.

"Проклинаю размалеванную камеру пыток современного мироустройства," - писал Гете в письме Беттине фон Арним. Но, казалось бы, - мы возвращаемся к скептическим замечаниям касательно оккультизма, - казалось бы, люди, которые стараются напомнить нам о живой и магической вселенной, о тайных ресурсах тела и души, предлагают нам спасительный выход. Исключим шарлатанов и честолюбцев, оставим искренних энтузиастов, и что же? Игнорируя трагическую инволюцию европейского бытия, они во всем обвиняют позитивизм и технический прогресс и в качестве панацеи впрыскивают в европейские мозги солидную дозу восточной мистики. В данном случае они поступают ничуть не лучше позитивистов с их общечеловеческим фантомом и летящей черт знает куда "солнечной системой". Совсем нет надобности путешествовать на другие планеты и отыскивать "братьев по разуму". Китайцы, индусы, шаманы, мганги, живущие по совсем иным спиритуально-анимальным законам, и являются таковыми "братьями". Каждая раса имеет собственных богов, собственное время и пространство, собственную космическую судьбу и, что главное для поэтического миросозерцания, собственный язык. Несмотря на внешнее "человеческое" сходство и соблазны компаративистики, обманчиво находить нечто общее в буддизме и христианстве, в западной и восточной мистической практике, ибо сравнение - "самая опасная фигура риторики". Нет оснований экстраполировать креационистскую и финитную мифологию на любое жизненное пространство. Европейская цивилизация повторила судьбу римской империи, став жертвой адской смеси языческой греческой логики и философии с монотеистическим иудео-христианством. И теперь, лишенная разумной божественной энергии, она погружается в турбулентные, бездны хаоса, в сновидческие и алеаторические сопряжения жизни и смерти. Потому что в этих сумрачных, количественно безграничных областях, в климате хищной материализации может царить только непредсказуемая изменчивость, тотальный мираж и высасывающий душу страх физической гибели. Такая ситуация, естественно, очень устраивает быстротекущие и "сверхсекретные" группы, ордена и спецслужбы, проще говоря, скопище призраков, которые терроризируют и без того запуганное "человеческое сообщество" дикими и зловещими вымыслами, придавая им некое научное правдоподобие. Совершенно ясно, что проблема герметизма, то есть поиска истинного бытия в пронизанной божественными эманациями вселенной радикально усложнилась и ужесточилась. Сейчас даже трудно представить задачи герметики и алхимии в античном мире, более или менее гармоничном на современный взгляд. Когда прекратилась активность небесных эйдосов и квинтэссенция перестала связывать материальные, душевные и духовные компоненты бытия в единый организм, человеческая индивидуальность рассыпалась в конгломерат акциденций, способностей, желаний и т.п. формализация личности, некое подобие целостности стали достигаться доминацией какого-либо качества над остальными. Опенка личности приобрела метонимический характер: Красавина, генерал, шулер, бизнесмен. И над всем этим господствует "лишенность" - главный атрибут материи, лишенность, которую сколь угодно великое приобретение только раздражает и стимулирует. Подобная тенденция весьма однотонно окрашивает взгляд на историю вообще и на историю герметических занятий в частности. Многообразие человеческой индивидуальности, обусловленное квинтэссенциальной организацией микрокосма, сменилось социальным макрокосмом, где единый для всех пространственно-временной континуум сочетается с пневматической сферой, также единой для всех. Учитывая это, можно догадываться только о целях христианской алхимии средних веков, которая, в сущности, является закатом королевского искусства⁹. Строители, воздвигнув соборы на местах, наиболее уязвимых для инфернальных энергий, пытались таким способом защитить Европу. Алхимики искали универсальную жизненную константу, дабы устранить бедность и материальные тяготы, излечить болезни тела и не дать сорваться душе с божественного круга¹⁰. И когда угасла деятельность строителей соборов, алхимических братств и рыцарских орденов, ничто не смогло эффективно воспрепятствовать инволюции белой цивилизации.

9 Хризопею (мутацию простых металлов в золото) эпохи барокко следует считать просто авантюрной химией, которой занимались , в основном, черномагически ориентированные кузнецы и аптекари-каббалисты. Адепты производили подобные опыты с целью аппробации качества тинктуры.

10 Этой сложной теме посвящены замечательные страницы Роджера Бэкона и Майстера Экхарта. Мною интересных данных собраны в книге: Duval, P., Recherches sur les structures de la pensee alchimique et leur correspondances dans Le Conte de Graal, Lills, 1976.

Тема деградации человека и конца "истинного бытия" разработана в поэзии задолго до французской революции. Две контрапунктических линии переплетаются в лирике семнадцатого века: прециозное воспевание женского тела и мрачная констатация тщеты и бессмысленности жизни, подчеркнутая драстическими описаниями смертных мук, инфернальных пыток и страшного суда. Красота героических подвигов и высокой добродетели сменилась красотой материальной, трагизм гибели души сменился трагизмом неизбежности физической смерти. И в произведениях великих поэтов семнадцато-го века - Марине, Гонгора, Гофманс-Вальдау - уже пробудилась главная тенденция поэзии нового времени: устранение от действительности, бегство от мира сего.

Цель герметизма радикально изменилась. Философский камень перестал быть вожделенным средством достижения долголетия и богатства, философский камень стал... трамплином для прыжка в иные миры. Андре Бретон, назвав философский камень "блестящим реваншем воображения", коснулся нерва сугубо неоплатонической проблемы¹¹. Только не так просто преодолеть зловещую гравитацию материальной "реальности". Фихте и Шеллинг, пытаясь спасти ситуацию духа, отделили внутренний мир (абсолютное "Я", Innerrraum) от внешней "сферы активности деловой монады". Но постепенно "внутреннее пневматическое пространство" с его мечтами, снами, фантазмами стало вызывать недоверие и враждебность толпы и ее вожаков, поскольку все это отвлекало от "улучшения условий жизням, более того: распыляло прогрессивный прорыв, искажало "фактическое положение вещей". Истину, реальность и факты трактовали в девятнадцатом веке как нечто тяжелое, упрямое и костлявое. Когда на этих реалистов и тружеников нападала охота философствовать, они, подобно Санчо Пансе, щеголяли поговорками и пословицами. Вера в "фактическую реальность" настолько прельстила буржуа, что позитивист Ренувье даже предлагал воздвигнуть "храм Факта". "Вера в непогрешимость факта, - писал Кайзерлинг, - есть худшее из суеверий. Научная объективность - фетишизм атеистов"¹².

11 Мы рассуждаем, само собой разумеется, только о лирической поэзии, на развитие которой сильно повлияли, согласно Марселю Рэмону и Гуго Фридриху, неоплатонизм и орфический гнозис.

12 Keyserling, H., Kritic des Denkens, Hamburg, 1948, s. 122.

Справедливо. Ибо в хаотических своих потенциях, в чудовищной борьбе стихий фактическая материя способна порождать любые "молекулярные соединения" жизненно-механических монстров¹³. Хаос отнюдь не нарушение или уничтожение какого-либо порядка. Хаос разъединяет материальный субстрат и его качественную характеристику, лишает материю ее субстанциональной формы. Следовательно, эйдосы без соответствующего субстрата не могут гармонично воплотиться в материи, доступной нашему восприятию и, таким образом, распадается вся система небесно-земных соответствий. Эйдос не встречает направленного желания материи (capacitas formarum), материя начинает поглощать и претерпевать что угодно. Когда-то художник почитал за кощунство называться "творцом": задачей скульптора было прозорливое угадывание специфического мраморного блока, скрывающего божественный силуэт - после этого скульптор "выявлял" статую, отделяя лишнее¹⁴.

13 "Механическая сущность не имеет центра и живет заимствованной энергией". Leibniz G.E., Gesammelte Werke, Munchen, 1929, t. 3, s. 204.

14 Это касается не только искусства, но и любого ремесла. См. Николай Кузанский. Книга простеца (Liber de idiota). Кстати говоря, Рене Генон проделал примерно такую же работу по "выявлению" традиции из общей массы оккультизма.

Из подобных рассуждений можно сделать только личные выводы.

Континент белой цивилизации рассекается, разрывается под действием неведомых энергий хаоса. Техницистам не следует особенно гордиться собственной гениальностью, ибо они играют здесь довольно пассивную роль. Техницисты - сущности, с помощью которых потустороннее успешно разрушает посюстороннее. С помощью этих людей (сущностей, агентов) потустороннее аннигилирует организованность мироздания, гармонию, любовь, время и пространство, то есть атмосферу ориентированного смысла жизни. И если не наступит божественное Событие, судьба покинет данную цивилизацию¹⁵.

15 Эти выводы в духе языческого неоплатонизма сделаны без учета христианской эсхатологии и теории циклов.

Бегство в таких условиях легитимно и необходимо, иначе душа, взыскующая ирреального неба, погибнет в медленном и страшном конформизме. История новой поэзии - история разнообразных побегов. "Куда угодно, только подальше от этого мира," - сказано в одной из поэм в прозе Бодлера, хотя он еще верил в небесно-земные "соответствия". Самоубийство, внутренняя эмиграция, экзотические горизонты, иные традиции, фетиши Океании, искусственные парадизы. На руинах христианства еще тлели растерянные надежды. Но жизнь и творчество Рембо неумолимо доказали: этот мир действительно "кончен", по крайней мере, для поэзии.

Почему "человек истекает черной кровью близ тво-его царственного лона", и что внушается в этом четверостишии без названия (L'etoile a pleure)? Абрис вселенной, космической Галатеи? Или теофания Афродиты, рождающей дивные миры? "Черная кровь" - одно из обозначений в герметизме сжигающего, взрывного сульфура (soufre combustible). Это энергия, необходимая для беспрерывного становления материальной природы, катализатор физической, земной притяженности. Ее центробежность в ситуации мужчины есть центростремительность в ситуации женщины, поскольку "черная кровь" тяготеет к "черной магнезии" - средоточию женской природы. Этим объясняется ненасытное стремление к захвату, обладанию, пожиранию, уничтожению, что стимулирует стихийную динамику, но мгновенно или постепенно аннигилирует соматико-анимальную структуру захватчика¹⁶. Трансформировать "черную кровь" в нечто более высокое нельзя, главное - избавиться от нее¹⁷. Только в таком случае возможна эффективность фантазии, понятой как сублимация и пролификация человеческой актуальности.

Продолжение...