Вокруг да около неистинных горизонтов

Поэтому любая ламентация касательно утраты "духовности" и "понижения культурного уровня" нелепа и анекдотична, равно как и любая апелляция к "историческому опыту", "правам человека" и прочим демагогическим шедеврам французской революции.

Когда исчезает индивидуальная этика, связующая эмоции в более или менее гармоническое целое, неуправляемая энергия этих эмоций требует беспрерывного утоления, удовлетворения. Постоянный страх нечто потерять и постоянное желание нечто приобрести диктуют конформистскую манеру поведения, так как страх и желание характеризуют ложь во всех ее модификациях. Более того, свободные эти эмоции принуждают нас к ежедневному и ежечасному действию. Действие. Экзистенциальная категория, которая почти полностью вытеснила досужее размышление, созерцательность, мечтательность. Мир более не пейзаж, мир - "окружающая действительность", методическая суматоха, завод. Само собой, фактор времени обретает убийственную агрессивность, его постоянно не хватает, "нет времени" задуматься даже о близком прошлом или сколько-нибудь далеком будущем. Отсюда полное пренебрежение к истории, из которой суетливо вырываются какие-либо "примеры", долженствующие украсить воинственный нарциссизм удачливых предпринимателей и политиков. "В начале было дело" - сказал гётевский Фауст, и основатель прагматизма, Чарльз Пирс, возвел это в главную жизненную максиму: "Сначала действие (прагма), потом результат. Ошибки исправляются по ходу дела. Действие прежде всего" ("Как нам прояснить наши идеи", 1878). Это и есть априорная константа "действительности", в истинности коей усомниться нельзя. "Действительность— демон Европы, - писал Готфрид Бенн в 1955 году. - Устои, основы рассыпались, остались вероятностные отношения и функции; дикие, беспочвенные утопии; гуманитарная, социальная, пацифистская макулатура, через которую тянется некий процесс в себе; экономика как таковая - смысл и цели нелепы и фантастичны... и на всем этом расползается флора и фауна деловой монады и под всем этим ползут вероятностные отношения и функции".

Целое придает организму новое качество. Это качество невозможно найти ни в составляющих, ни в комбинациях этих составляющих. Когда целое - идея и принцип - уходит из организма, его составляющие принимаются враждебно, разрозненно и беспрерывно... действовать. Таков modus vivendi современной цивилизации.

Реклама функционирует независимо от товара, полицию заботит, прежде всего, собственная безопасность, кабинеты не устают тешиться "оружием массового уничтожения", "благом человека" и прочими игрушками, композиторы предназначают музыку для ушей своего клана, информаторов менее всего беспокоит достоверность информации... И они правы, поскольку ложь не имеет антитезы. Проверить какие-либо сведения нет ни малейшей возможности, так как массовая цивилизация всегда оперирует большими цифрами. Скажем, какой-нибудь премьер оглашает сумму военных расходов, которую его недостойные предшественники скрывали от народа. Насытит ли точная цифра миллиардов или триллионов любопытство обывателя? Ни в коей мере. Он просто почувствует, что обман имеет антитезой... другой обман.

Но здесь интересно следующее: откуда взялась эта детективная мания проверки предположительно ложных данных с цепью выяснения истинной ситуации? Проверить можно работу механизма, но не "истинную подоплеку" каких-либо деклараций, происшествий, событий. Столь ценимый прагматиками детерминизм, один из "теоретических моментов" цивилизации "действительности", более или менее пригоден только для разработки и эксплуатации механических систем, но совершенно бесполезен для объяснения жизненных коллизий. Причины и следствия события, сколь остроумно они бы не исследовались post factum, не имеют отношения к событию. Оно творится мгновенно, и поле его интерпретаций бесконечно.

Понятно, что в цивилизации, не объединенной никаким "целым", не оживленной никакой "душой", одна интерпретация стоит другой, и ее характер зависит от планов и возможностей авторов. И здесь возникает следующий парадокс: эти авторы столь же мало "знают правду" о событии, как и те, на кого рассчитана информация. Поэтому информаторы и потребители информации движимы порывом тотального недоверия.

Отсутствие сколько-нибудь приемлемой верификации, общее или частное сомнение - климат, в котором мы существуем. Эманация недоверия исходит от нас самих, поскольку мы не верим, что наше "я" - дух, душа и тело - есть нечто единое, организованное внерационально, равно замкнутое и равно открытое. Мы полагаем, что надо бежать к врачу при болезненных симптомах, спрашивать совета в затруднительном положении, короче говоря, мы полагаем, что кто-то другой нас вылечит, научит уму разуму, растолкует загадку жизни и смерти. И однако этому другому мы тоже не очень склонны доверять. Лишенные оси индивидуального бытия, мы барахтаемся на общечеловеческих волнах и слушаем биение беспокойного моря там, в одиночестве.

1995, Евгений Головин