Франсуа Рабле: Алхимический вояж к Дионису

¹³ Символика буквы "H": Fulсanellу. Les demeures philosophales. P., 1968. (в текст)

Можно продолжить перечисление, но и этого более чем достаточно, хотя символика "Н" в данном случае относится лишь к духовной и небесной иерархии, не касаясь человека и природных царств. Подобная символика, акцентируя преамбулу неизвестности, способствует созданию гибкого универсального языка, который, будучи лишен познавательной целесообразности, позволяет обсуждать с любым человеком любую проблему. В романе Рабле много тому иллюстрации. В критической литературе часто упоминается и разбирается замечательный диспут Панурга с английским ученым Таумастом. Молчаливый диспут ведется с помощью забавной жестикуляции и показа пустяковых вещей, как-то: бычьих ребер, дощечек, апельсина. Здесь отнюдь нельзя утверждать, что шутовской характер сцены маскирует серьезную проблематику спора, поскольку жизнь в те времена еще не отличалась резким дуализмом и спонтанная цельность бытия еще не разрывалась оптимизмом и пессимизмом, мажором и минором, радостью и тоской. Главные экзистенциальные проблемы (если таковые имеются) в силу своей центральности могут не опасаться постановки с ног на голову и всяких иных рискованных и легкомысленных перемещений. Итак, Панург и Таумаст "беседуют" о философии, каббале и геомантии. "Надобно вам знать, что у Панурга на конце длинного гульфика красовалась кисточка из красных, белых, зеленых и синих шелковых нитей, а в самый гульфик он положил большущий апельсин" (с. 215). Гульфик - важное дополнение костюма и несомненно заслуживает пространного толкования, но мы ограничимся одной лишь подробностью: "гульфиком" в алхимическом "просторечии" назывался цилиндрический реципиент дистиляционной реторты "зибаг". Упомянутые цвета относятся к трем царствам природы и небесам, апельсин - символ солнца и "ктеис" Афродиты Урании. Если каждый палец, каждая фаланга и ноготь, каждая конфигурация пальцев обозначает числа, буквы, планеты, стихии, металлы и операции, если мысли и мнения оппонентов выражаются в наглядной ловкости жестов, то понятно, что вести подобный диспут возможно и без помощи слов. Эту уморительную сцену с ее драстическими деталями трудно комментировать ввиду многозначности любого жеста. Англичанин, по-видимому, придерживается традиционного понимания алхимии во всем, что касается сезона работы, последовательности операций и постоянства режима "тайного огня". Панург же считает фиксацию "тайного огня" делом безнадежным. "Панург недолго думая поднял руки и сделал вот какой знак: он приставил ноготь указательного пальца левой руки к ногтю большого пальца той же руки, так что внутри образовалось как бы колечко, а все пальцы правой, за исключением указательного, сжал в кулак, указательный же он то совал в это колечко, то вынимал" (с. 217). Колечко, образованное пальцами левой руки, - еврейская буква "мем", которая обозначает, среди прочего, активизированную первоматерию; указательный палец правой руки - еврейская буква "шин" - "тайный огонь". Комбинация сия ассоциирует состояние (событие, вещество) магнезии, соотнесенное с латинской буквой "Н"¹⁴.

¹⁴ О герметическом языке жестов: Вlau J. D. The Christian Interpretation of the Cabala in the Renaissance. L., 1944. P. 95. О масонской интерпретации диспута: Naudоn P. Rabelais francmason. P., 1954. Ch. 6. (в текст)

Мы только намекнули на вероятную направленность комментария к данному диспуту, ибо, как известно из романа, Таумаст написал на эту тему большую книгу. Возразят, что жест Панурга вполне объясним и без всякой каббалистики. Более того, скажут, что таким высокомудрым способом можно комментировать любое пальцеверчение, да и любую вербальную чепуху, например, бредовую тяжбу сеньоров Пейвино и Лижизада из того же романа. Это допустимое замечание справедливо - в тяжбе сеньоров содержится много интересных истин. Рабле стремится дать человека в целом, а не представителя какой-либо группы, чье поведение обусловлено определенным интеллектуально-этическим каноном. Гигантизм Гаргантюа и Пантагрюэля позволяет автору крупномасштабно отразить человеческую жизненность не пренебрегая ничем и не вытесняя ничего¹⁵. В этой глобальной жизненности все органично, и нет искусственной оппозиции высокого к низкому, умного к глупому, закономерного к случайному. И добродетель заключается не в бездумном принятии сакрального или светского устава социальной группы, но в покорности зову и законам собственной судьбы, которая есть реализация индивидуального микрокосма. Так понятая судьба определяет ориентацию, темперамент и отличительную психосоматическую тенденцию индивида. Это развернутость (explicatio) в земной жизни таинственной закономерности "внутреннего неба", специфического плана формообразования и функциональности, присущего каждому индивиду. Здесь царит правильная цикличность, сравнимая с квинтэссенциальноэфирным движением звезд и планет - отсюда идея индивидуального астрального континуума. Душа, проходя этот континуум и обретая круглую эфирную оболочку ("охему"), нисходит в земное тело и "растекается" в нем. Итак, физическое совершенство тела и циклическая гармония бытия в известной мере зависят от того, как и насколько эфирная материя души проникает в земную вещественность. Только при полной и равномерной насыщенности человек становится медиатором между небом и землей, и только к такому человеку относятся слова Парацельса: "Внешнее и внутреннее небо есть одно небо, разделенное надвое: отец и сын двое суть, но одну анатомию имеют"¹⁶. И по поводу такого человека сказано у Рабле: "Ибо все сокровища, над коими раскинулся небесный свод и которые таит в себе земля, в каком бы измерении ее ни взять: в высоту, в глубину, в ширину или же в длину, не стоят того, чтобы из-за них волновалось наше сердце, приходили в смятение наши чувства и разум" (с. 270).

¹⁵ Жак Дидье и Франсуа д'Эстан - известные исследователи Рабле - считают, что поводом для создания подобных героев послужила каббалистическая легенда о гигантских королях-преадамитах. (в текст)¹⁶ Из комментария к Марсилио Фичино. Paracelsus. Op. cit. Bd. 10. S. 26. (в текст)

Последнюю фразу нет резона понимать как призыв к "спокойствию духа". Никакими уговорами, никакой "моральной дисциплиной" этого спокойствия не достичь - оно является одним из следствий удачной мистической реализации. Человеческой особи, составленной из четырех стихийных элементов, раздираемой враждебными сульфуром и Меркурием, управляемой вечно сомневающимся рацио, трудно упорядочить изначальный хаос и трудно повиноваться невидимой, гипотетической судьбе. И одна из главных проблем романа - поиск органической связи распадающегося человека с его собственным микрокосмом, что предполагает отказ от точек опоры и внешних стабильных центров притяжения и отталкивания, то есть предполагает возможность... плаванья.

Мы притянуты, зажаты и схвачены землей. Когда мы говорим о "материальности", то прежде всего имеем в виду плотность, осязаемость, тяжесть - этими атрибутами мы весьма дорожим и боимся их потерять. Согласно неоплатонической доктрине четыре стихийных элемента взаимосвязаны, могут трансформироваться друг в друга и более того - каждый содержит в себе три остальных, так сказать, в подчиненном состоянии. Наша позиция относительно воды, воздуха и огня, наши воззрения на них - все это определено "землей" как доминирующим элементом. Представим приблизительно, как мы, несколько утратив плотность, осязаемость и тяжесть, равно и стабильность ориентиров, пытаемся жить в неоплатонической "воде", наблюдая и ощущая иную "материальность" земли, воздуха и огня. Для алхимии это первый проблеск свободы и могущества, первое убеждение в том, что "мы сотворены из субстанции снов" согласно известной фразе Шекспира. В "субстанцию снов", в "философское море" поднимается "схема", покидая земное тело. По словам Пантагрюэля, "...пока наше тело спит... душа наша преисполняется веселия и устремляется к своей отчизне, то есть на небо. Там душа снова обретает отличительный знак своего первоначального божественного происхождения... приобщившись к созерцанию бесконечной духовной сферы, центр которой находится в любой точке вселенной, а окружность нигде (согласно учению Гермеса Трисмегиста это и есть бог), сферы, где ничто не случается, ничто не происходит, ничто не гибнет, где все времена суть настоящее..." (с. 296).

Продолжение...