Рецензия на книгу А.Дугина Метафизика Благой Вести

Нижеследующий текст не является оценочной рецензией (нелепая, на наш взгляд, идея), а попыткой критического комментария. Итак: зачем вообще написана эта книга? Вопрос не столь праздный, как может показаться. В диалоге Джордано Бруно "Ужин в пятницу" один из участников спрашивает: зачем вообще писать книги? Эффективна лишь устная передача знания, эффективно лишь содержание Ему отвечают: книги пишутся не для запоминания, а для напоминания.

Согласно этой вполне платонической мысли, "метафизика Благой Вести" оправдывает свое бытие - книга много чего напоминает и вызывает широкий ассоциативный круг. Однако масштабность вовлеченной тематики не позволяет подробной характеристики, мы остановимся лишь на некоторых драстических частностях. Но, прежде всего, попытаемся усвоить те или иные употребляемые в тексте понятия, руководствуясь известной максимой Хайдеггера: "Понятие не застывший термин, но и мера и постановка вопроса". Это поможет более пространному пониманию данной работы. Для подобной цели воспользуемся сочинением знаменитого христианского гуманиста и каббалиста Иоганна Рейхлина (15-16вв.) "Характеристика древнееврейских значений и греческих слов". Кроме известных значений попадаются любопытные варианты. К примеру: "Экзотерика: уборка вокруг дома - женское занятие"; "эзотерика: уборка в доме - мужское занятие"; "эон - время общения с женой и детьми". Рейхлин, в отличие от многих современных исследователей, очень доволен телесным, конкретным пониманием весьма абстрактных терминов, наивностью древних. Античные греки, безусловно, ощущали мир как единый организм. Diabole - принцип делимости в их разумении - еще не врезался в этот организм, по крайней мере, до прихода Сократа и Аристотеля. Посему дихотомия "жизни и смерти", "чувственного и сверхчувственного", "плоти и духа" была им совершенно чужда. Такую ситуацию хорошо выразил Николай Кузанский в книге о предположениях: "Каждая из двух противоположностей имеют нечто от другой; каждая может стать единством по отношению к другой". Кузанский присовокупил к этому высказыванию фигуру под названием "Парадигма": два равнобедренных треугольника входят друг в друга, касаясь вершинами оснований - нечто вполне аналогичное двойной спирали или кругу "ян-инь". И соответствует Веданте, где "абсолютное" радикально трансцендентно по отношению к манифестации и, в то же время, интегрально ей имманентно, согласно advaita - не-дуализму.

Автор "Метафизики Благой Вести" изобретательно и виртуозно экстраполирует главные христианские догмы - Троицу и кенозис на Абсолют через сложную систему онтологической и метафизической триад. Случались ли такого рода аналитические прецеденты в православной теологии или религиозной философии? Маловероятно. Триадический метод исследования "единого", "интеллигибельного центра манифестации" типичен для неоплатоников, разумеется, если исключить пафос изложения. Но автор, выступая парагоном православия, склонен трактовать возможную структуру абсолюта исключительно в православном смысле. Мы не чувствуем себя вправе входить в тринитарный спор, заметим, однако, что в католицизме, несмотря на официальность догмата о Filioque, существовали разные толкования субординации в пределах Святой Троицы. Трудно, к примеру, говорить о какой-либо субординации в схеме великого авторитета католицизма Фомы Аквинского: Бог-Отце - безначальное первоначало; Бог-Сын - Логос, смысловой, оформляющий принцип; Бог-Святой Дух - животворящий принцип.

Кенозис (самоумаление, жертвенность) необходимо постулируется автором в областях, полностью запредельных разуму. Это исконная трудность христианской теологии. Зачем Творец создал мир и обрек тварь на тварное прозябание между двух "ничто"? Христианство вообще, православие в особенности, находят лишь одно достойное объяснение: кенозис, жертвенность. Александр Дугин пишет о "загадочном конфликте в лоне Трансцендентного". И затем: "Переход от метафизики к онтологии в христианстве есть некое чрезвычайно значимое действие, нагруженное таинственным измерением, не расшифровываемом в терминах конвенциональной метафизики. Вступление Божества в Бытие, а затем и в Проявление, его "кенозис", приобретает здесь качество "необходимости", "цели", переставая быть одной из возможностей Абсолюта, простым доказательством его изобилия и всемогущества и становясь выражением тайной стороны Абсолюта, его внутреннейшего, сокровенного зерна". Определенная тяжеловесность данного пассажа объяснима, но причина выражения "тайной стороны Абсолюта" не очень понятна. Когда эпитет (абсолютно единое, абсолютная безосновность) становится существительным, носителем действия, напряженность его абстракции значительно усиливается. О термин "Абсолют", введенный в конце восемнадцатого века Якоби и Шеллингом разбилось немало интеллектуальных порывов. Шеллинг в статье "О возможности любви Абсолюта к тому, что не является таковым", отказался признать подобную любовь и выдвинул тезис об "иррациональном падении Абсолюта", впоследствии оспоренный Гегелем. Оставим головоломный поиск Абсолюта. При чтении книги Александра Дугина возникает следующее серьезное сомнение: возможно ли говорить об "эзотеризме", не выходя за пределы креационистской доктрины? Попытка решить этот вопрос - в размышлении о роли Святого Духа. Автор пишет следующее:

"Его участие в Творении загадочно и часто непонятно, как и все, что связано с этим лицом в онтологии и метафизике". Идентичен ли Святой Дух библейскому Духу Божьему? Идентичен ли библейский Бог-Творец христианскому Богу-Отцу?

Христианских и нехристианских теологов всегда смущал, так сказать, "чисто мужской" состав Троицы. В гностических ересях первых веков, в учениях альбигойцев, вальденсов, адамитов, Святой Дух часто подменялся либо Девой Марией, либо еще какой-нибудь женской адекватностью. Автор интересующей нас работы также испытывает затруднения в данном плане: "Третье лицо (Бог - Дух Святый) остается соотнести только с "первоматерией", с субстанцией Проявления, Natura Naturans". Эта фраза, на наш взгляд, требует специального комментария. Автор склонен трактовать основные начала (Natura Naturans и Natura Naturata) в субстанциальном смысле Спинозы, хотя в данном контексте необходимо использовать, на наш взгляд, концепцию И.С.Эриугены (9 в.), который и ввел эти понятия. Эриугена понимает Natura Naturans как независимое, мужское, небесное Начало. Традиционалист Ананда Кумарасвами вполне справедливо соотносит его с Purusha индуизма; и Natura Naturata - с Prakriti. Эриугена в своей книге De devisione nаturae, вслед за платониками Ямвлихом и Проклом интерпретирует hyle (Natura Naturata) как "пантеистический хаос". Здесь необходима оговорка: часто понимают "пантеизм" в смысле "обожествленной природы", апеллируя ко второму значению слова "пан" - "все". Неоплатоники имеют в виду "великого Пана", которого римляне называли Панисом (откуда "пенис"). Итак: "пантеистический хаос" есть тотально живая природа, космическая ктеис (вагина), итифаллически пронизанная, причем женское начало здесь безусловно доминирует и является (в смысле Кузанского) единством по отношению к мужскому. Эта буйная, безбрежная, пансексуальная, бесконечно агрессивная природа ужасала евреев и христиан. Здесь нет смерти как перехода из бытия в небытие, смерть только переход от одной формы существования к другой, беспрерывная метаморфоза. "Панта рей", mobile in mobilis, подвижное в подвижном, царство Геи, Кибелы, Афродиты Пандемос. Карл Керени в книге "Дионис" приводит любопытные фотографии архаических амфор: на одной из них Афродита Пандемос сидит, склоненная, пенис вместо языка, автоэротика, автогенерация; на другой - рогатый Дионис-медиатор, огромный итифаллос проходит меж объемных женских грудей, упираясь в подбородок. И в этих турбуленциях, в бесконечных метаморфозах, в "эйдетической материи" (Прокл) вспыхивает зародыш, Уран, будущее Небо, Natura Naturans (Эриугена). В противоположность пенису, "псу Дианы, одурманенному женской плотью" (Павсаний), возникает устремленный вверх фаллос --- носитель семенных логосов (logos spermaticos). Каждый из этих логосов создает присущую ему первоматерию (hyle, Natura Naturata) и создается оной. Фаллический бог рождает и организует, но не "творит" в библейском смысле - спиралевидный процесс эманаций единого в "иное". В "пантеистическом хаосе" образуется круг метаморфоз, специфический для того или иного фаллического бога - Урана, Кроноса, Посейдона, Зевса. В божественных любовных авантюрах организуется тот или иной космос. Но подобный демиург-организатор возбуждает чудовищную ярость пантеистического хаоса. Отсюда драма божественной кастрации, титаномахия, борьба с Тифоном - партеногенетическим порождением матери Ночи.

Мы делаем столь долгое отступление, дабы прояснить "манифестационизм" - языческую картину мироздания. Надо отметить, следующий момент: пантеистический хаос может быть организован двояко - фаллически и ктеически, проще говоря, патриархально и матриархально. Когда женским божественным единствам удается организовать (приручить) буйную мужскую субстанцию, возникают более или менее спокойные и стабильные цивилизации, подчиненные "материнскому праву", цивилизации Дементры, Прозерпины, Арахны. Активность мужчин - землепашцев, пастухов, ремесленников - обусловлена там сезонными циклами и лунными фазами, эта радиальная активность укрощена центростремительностью женского принципа.

"Мужчины заняты накопительством, приобретательством, возведением оград и стен", - писал неоплатоник Плутарх Афинский (5 в.), - "это не мужчины, а мужеподобные женщины". Скепсис понятен: языческий неоплатоник признавал лишь эманации небесно-фаллического "единого", и для него понятия "мужчина" и "герой" вполне синонимичны.

Таким образом, с точки зрения неоплатонизма (неудачный термин, кстати говоря, если учесть резкую антисократовскую направленность этой школы) нет никаких оснований идентифицировать христианского "Отца небесного" и "Святого Духа" с библейским Творцом и Духом Божьим. Более того: с данной точки зрения, можно идентифицировать Деву Марию с первоматерией на ее квинтэссенциальном уровне, с "белой землей", как собственно и делалось в христианской алхимии, Illa terra virga - "некая девственная земля", так определил Тертуллиан Святую Деву. Что может быть общего у христианства с креационистской догмой иудеев? Процитируем Александра Дугина: "В "нигилистической" (ex nihilo) природе Творения и заключается та резкая грань, которая отделяет вселенную от Создателя. "Ничто", которым сущностно является все Творение, ни при каких условиях не может качественно перейти в "нечто", и, соответственно, строго креационистская модель считает, что существование тварь получает извне, от Бога "взаймы" и рано или поздно будет вынуждена вернуть его назад, снова став "ничем"".

Продолжение...