Опус в чёрном (сокращённый вариант)

Наши метафизические дела плохи уже довольно давно. Полтора века назад французский поэт Франсуа де Нарваль в своей книге "Аурелия" сказал такие слова: "Мне привиделось какое-то солнце в небесной пустыне, и кровавый шар над тьмой реки. Тут вступает ночь, - подумал я, - и ночь будет ужасной. Что же случится, когда люди заметят, что солнца больше нет?". Но люди заметили, что солнца больше нет, еще раньше. В поэме Джона Донна "Анатомия мира" (приблизительно XVI века) были сказаны приблизительно такие же мрачные слова, что "солнце потеряно, и земля, и никто не знает более, где всё это искать". Это значит, что в принципе абсолютно пиковая и матовая ситуация жизни этой планеты уже давно, четыре века назад, не была такой тайной, какой, собственно, должна была быть.

Означает ли это, что нам, повинуясь закону времени, надо плюнуть на все мистические дисциплины и в общем строю вместе с рационалистами идти завоёвывать те ценности, которые нам предлагает внешний мир? Или поскольку в нашем сердце всё-таки остается определенная тяга к герметизму, мистике и прочим такого рода вещам, может мы постараемся более внимательно прочитать книги, трактующие эту тему, и также более серьезно подумать об этом.

Что, в сущности, означают такого рода цитаты? Что надеяться не на что и не на кого. Но у нас есть наша душа, которая может нам подсказать решение такого вопроса. В середине XVII века немецкий поэт писал: "поднимайся душа, ты должна учиться, когда нет звёзд, когда чёрные своды ночи нас устрашают, быть себе своим собственным светом". Если это было сказано в сравнительно благополучную эпоху, когда многие люди разделяли такого рода воззрения, то безусловно эти строки ещё более актуальны в наше время. Если мы попытаемся определить этот свет нашей души, то к какому выводу мы можем прийти? Мы не можем принимать некритически внешний мир и то, что он нам говорит, т.е. те советы, книги и максимы, которые к нам из него приходят. Дело в том, что микрокосм всегда строился по модели макрокосма. И когда мы изучаем небо и нам говорят, что такое же звёздное небо находится внутри нас и в нашей душе, мы это воспринимаем либо как метафору, либо просто риторически. Одно дело слышать этот поэтический образ, и другое ощущать это в себе. Новалис сказал, что мы грезим о путешествиях во вселенной, но не в нас ли эта вселенная? И что внутрь ведет таинственная дорога, но какова эта дорога и что мы на ней можем найти?

Работы, которые нас знакомят с психологией как раз очень сильно уводят нас от проблемы понимания души. При всём моём уважении к Карлу Густаву Юнгу, я совершенно не понимаю, почему бессознательное должно быть коллективным. Когда он ссылается на опыт и сны своих пациентов и говорит, что они видят в своих снах мандалу и определенные геометрические фигуры, весьма сходные с алхимическими гравюрами, это не очень-то убедительно. На мой взгляд, наоборот - именно сознание абсолютно коллективная категория и все мы отравлены именно коллективизмом сознания. И именно в этом плане мы не можем спокойно рассуждать на тему нашей ситуации в мире и о том, кто мы такие.

Значит первый опус, который называется "опус в чёрном", если мы примем на слово идею алхимии и герметизма и не будем сильно сомневаться в знаниях древних мудрецов, этот первый опус следовательно должен состоять в сепарации, в отделении нас от этого внешнего мира.

Эта операция действительно очень жестокая и грозит многими опасностями, поэтому мы вправе назвать её "нигредо" или "опусом в чёрном". Это означает, что надо освободить своё сознание от этого коллективизма, о котором я только что сказал, и попытаться думать самостоятельно. В нашем каком-то самоанализе мы прекрасно можем понять, что душа у нас если не больная, то весьма ущербная, что наше тело и его отношения с душой оставляют желать много лучшего. Поэтому алхимическая операция, которая называется сепарацией, т.е. отделением, означает не только наше какое-то уединение и отшельничество от внешнего мира, что весьма сложно выполнить, но это означает полное наплевательство на те ценности, которые этот мир предлагает нам: воспитательные, религиозные, медицинские, исторические и проч. Т.е. мы должны попытаться от всего этого освободиться и думать самостоятельно. Но это легче сказать, чем сделать. Потому что если год-два пробыть в такой ситуации, то мы можем так хорошо перековать свой интеллект, что можем оказаться не то чтобы в состоянии безумия, но в состоянии близком к нему, и таким образом вся наша работа пропадет зря. Но не надо бояться безумия в этом смысле. Безумие есть та среда и та атмосфера, которую надо пройти. Когда мы употребляем слово "безумие" как рабочий термин, здесь не имеется в виду, что мы попадем в что-то типа советского дурдома, в котором собственно и безумных-то не было и куда попадали в основном вполне приличные люди. Нет. Под безумием имеется в виду полная смесь, полный хаос, в котором мы оказались, впустив из рук спасительную верёвку и погрузившись чёрт знает во что.

Даже достаточно спокойный и позитивный поэт Эмиль Верхарп когда-то написал такие строки: "Я хочу идти к безумию и к его солнцам, к его белым лунным солнцам, к морю протяжного хрипа и лая, где плавают румяные собаки". То есть приблизительно понятно, что в этой метафорической цепи хотел сказать поэт: ему осточертела эта цивилизация и он хочет нового, не смотря даже на то, что это новое грозит массой всяких опасностей.

В таком случае, когда мы говорим, что у нас здесь есть одна конкретная материальная манифестация, и для того, чтобы попасть в условия несколько другого мира, другой манифестации, мы должны изучать магические, мистические дисциплины (алхимию или какие-нибудь удивительные центрально-американские культы, связанные с наркотиками), мы говорим не совсем верно. Каждому из нас открыто минимум три уровня манифестации. Первый - этот тот самый, в котором мы с вами беседуем; второй уровень - это сон и сновидения; и третий - это мир нашего воображения, когда мы в нормальном трезвом виде мечтаем и представляем себе зрительные образы. Это те три уровня манифестации, которые нам вполне доступны. И беда в том, что в силу нашей жизни именно в конкретной очень позитивистской цивилизации мы предпочитаем именно эту материальную манифестацию.

И поэтому первым шагом в развитии микрокосма является попытка расширить наше восприятие, для того, чтобы воспринять вселенную сна и нашего воображения. Как это сделать? Даже те из нас, которые видят очень интересные сны, когда просыпаются и кому- нибудь их излагают, эти сны собственно уже не являются снами. Они являются логическим изложенными сюжетами или картинами того, что уже забыто или почти забыто. И если бы мы в полном сознании были бы во сне, то, наверное, действительность, которая бы нам представилась там, совершенно отличалась бы от того, что мы рассказываем после пробуждения. Я предлагаю с этой точки зрения послушать стихотворение Георга Тракля, которое называется "Мальчику Элису". На мой взгляд, это стихотворение именно о том, какие страны и какая перемена восприятия может быть во сне:

Элис! В чёрном лесу зовёт дрозд, это твой закат
Губы твои пьют прохладу синего горного ручья
Лоб нежно кровоточит
Древние легенды, тёмные знаки памяти птиц
Но ты идешь неслышными шагами в ночь
Среди пурпурных гроздей
Дивные руки твои в синеве звенят
Звенит терновый куст, там твои орлиные глаза
О, как давно ты умер, Элис!
И в гиацинтовое тело твоё
Погружает монах свои восковые пальцы
Чёрная пещера наше молчание
Медленно зверь заползает и светают тяжелые веки
На висках твоих выступает чёрная роса
Последнее золото падучей звезды

Также точно, как наши многие несуразные сны, это стихотворение не надо переводить на язык логики. Это бесполезно. Надо войти в это стихотворение и в его мир, как оно нам его излагает. Что мы не понимаем, толи это говорит сам Элис (он же может говорить о себе во втором лице), то ли это говорит кто-то, кто этого Элиса видит. Таким образом, в логике сна мы не можем определить "я" и не можем определить "ты". В этом смысле, если мы хотим проникнуть в манифестацию сна, мы должны несколько сдвинуть понятия "я" и "ты". Я не говорю - отказывать, просто они меняют свои характеристики.

Когда-то Парацельс хорошо сказал о микрокосме и макрокосме: "нет двух небес - внешнего и внутреннего, это одно небо, просто разделенное на двое". Это очень неплохо сказано, т.к. при определенном усилии мы можем не делать границы между микро и макрокосмом. Но конечно наш центр, центр нашего понимания должен исходить из нашего дифференциального центра. Именно поэтому мы не можем видеть небо так, как его видят астрономы и астрологи. Мы не доверяем астрономии и астрологии не почему-нибудь, просто мы видим звёзды иначе. И мы можем при очень небольших изменениях увидеть ещё десять небес, совершенно других, чем они нам представляются сейчас.

1999, Евгений Головин (Лекция Нового Университета, вдвое меньше полного текста)