Опус в чёрном (сокращённый вариант)

Мое сообщение называется "Опус в чёрном", но всё-таки я бы хотел, чтобы мы с вами несколько подумали о том, что вообще означает слово "алхимия", потому что, как всегда бывает с такого рода дисциплинами, это не так легко установить.

На самом деле, действительно, ни один европейский язык не дает этого слова в буквальном переводе. Считается, что оно арабского происхождения, но это тоже не очень точно. Относят это к Древнему Египту, но и здесь тоже всё абсолютно бездоказательно. Действительно, на коптском языке есть слово "chemia", что означает "чёрная земля", но исходя только из значения слова "чёрная земля" мы никак не можем отсюда вывести "алхимию" ну никаким образом.

Вообще говоря, всё, что касается Египта и происхождения магии и мистики именно из этой страны, всё это очень сомнительно. И вот почему. В своё время, лет пятнадцать назад, вышла весьма любопытная книга датского исследователя Иварсана которая называлась так: "Миф о Египте в Ренессансе и Барокко", где этот исследователь очень недурно показал, что представления о Египте, которые сложились в эти века (XV-XVII век), совершенно не соответствуют действительности именно потому, что всё равно египетская мифология была известна в основном по Геродоту или по книге Плутарха; и ещё в конце XV века во Флоренции напечатали весьма занятную книгу, которая называлась так: "Gor Apollo Ieroglifica", где некий греческий автор 3-го века представлял нам (точнее тем людям, которые жили в то время) иероглифы Египта. Но дело в том, о чем Иварсен пишет очень забавно, что, в конце концов, мы сейчас в наше время при очень развитой египтологии примерно знаем столько же, сколько знали люди Возрождения или Барокко, то есть ничего. Потому что в силу лингвистических исследований смогли прочесть только, так сказать, первый лингвистический слой иероглифов, а они имеют минимум семь. И этот самый первый слой касается скорее обыденной жизни - торговли и прочих таких вещей, но совершенно не касается того, что мы все считаем главным в Древнем Египте, то есть, не касается исследований Египта как великой магический цивилизации. И поэтому все наши представления об этой стране, в том числе идея, что и алхимия зародилась именно там, не выдерживают критики.

Мирча Элиаде в своей довольно любопытной книге, которая называется "Кузнецы Алхимики", ссылаясь на нескольких индусов считает, что алхимия в принципе зародилась в начале "кали-юга" по понятным соображениям. То есть, то, чем люди прекрасно владели когда-то до этого печального периода, эти познания, они утеряли. И поэтому алхимия и герметика вообще явилась вспомогательным средством для того, чтобы человек, по крайней мере, хоть в какой-то степени обрёл совершенно нормальные способности, которыми он когда-то хорошо владел. Существует еще такой любопытный момент (в алхимии он всегда существовал, сейчас особенно): если мы будем считать, что это (искусство - прим.ред.) - такая эзотерическая химия и требовать определенной лабораторной работы, то тогда мистическая алхимия сведётся к более-менее плодотворной теоретике, не более того. Надо сказать, что практические алхимики, то есть те, кто работают в лабораториях, как правило, очень презирают алхимиков теоретических. Примерно так же, как, допустим, секретные агенты презирают свою администрацию, считая, что "они там возятся с бумагами, а мы здесь рискуем жизнью". В этом смысле всегда существует некоторый диссонанс. Если же мы будем расценивать алхимию как теоретическую дисциплину, тогда всё равно останется в мозгу определенная заноза, ведь большинство алхимических книг, так или иначе, трактуют о конкретных химических субстанциях и о работе с ними. Значит остается, так сказать, "среднее арифметическое" или "золотая середина". То есть, надо почитывать книги и в тоже время надо усиленно заниматься конкретной химической лабораторной работой.

Но здесь всё тоже не так просто. Когда мы произносим слово "алхимия", мы постоянно наталкиваемся на бесконечные трудности. Мы знаем из литературы (причем знают даже те люди, которые прочитали тысячу книг, или одну, или почти ничего), что первая операция называется "нигредо" или "опус в чёрном". Понятно, что ничего хорошего эта операция судя по названию не сулит.

Но давайте подумаем вот о чем и вот о какой вещи. Как правило, эти книги говорят, что надо пройти смерть и обрести бессмертие при удачном исходе алхимической работы или "остаться при своих" т.е. смертным человеком. Но существует алхимия языческая и алхимия, которую можно условно назвать иудео-христианская. И здесь надо сделать такое замечание. Дело в том, что среди всех известных нам религий и мифологий иудейская стоит особняком, потому что иудейская религия первая, в которой смерть обозначена как полное ничто и полное небытие. Это настолько уникально, что даже поэтому этот народ может считаться избранным, так как ни одному другому народу это в голову не приходило. И поэтому акцент "Опуса в чёрном" очень силен именно в иудео-христианской алхимии и очень мало заметен в даоской, в индийской или греческой, языческой именно потому, что в этих странах проблема смерти совершенно не играет такой самодовлеющей роли, которую она сыграла в иудаизме и, соответственно, в христианстве. Алхимия в ареале этих культур является очередным камнем преткновения между иудеями и христианами, так как христиане с одной стороны принимают идею сотворения из ничто и ухода в ничто, с другой стороны выдвигают концепцию "узкой тропы". То есть, путём определённой мистической жизни, путём праведной жизни можно найти узкую тропу и ускользнуть из этого "ничто", из этой абсолютной смерти. Всё это разным христианским дисциплинам и алхимии в частности придаёт оттенок некоторой нервозности, поспешности, торопливости, потому что если не сейчас, то когда? Если не воспользоваться шансом этой жизни, то собственно следующей жизни не будет и мы просто растворимся в абсолютную смерть, в "ничто" и никаких горизонтов нам больше не светит. Поэтому вся христианская алхимия, так или иначе, имеет этот очень лихорадочный момент.

И теперь представьте себе, когда герметика, алхимия попали в относительно наше время (конец 19 и весь этот век), в век совершенного торжества рационализма, ситуация алхимии ещё больше утяжелилась, потому что наши современники как люди практические стали спрашивать конкретно: хорошо, что такое алхимия и каковы её цели? Добыча золота - искусственное превращение низких металлов в золото - прекрасно! Как это сделать, каким образом и какими путями? И здесь проявилась психологическая разница между Новой эпохой и даже эпохой Барокко или Ренессанса, так как рацио, которое руководит нашей жизнью, привыкло к т.н. "прямым путям".

Считается, что прямая - это наикратчайшее расстояние между двумя точками. Это значит, что если мы поставим себе какую-нибудь цель, наша задача как разумных и логичных людей кратчайшим образом и в кратчайшее время этой цели достичь. Это то, что абсолютно противоположно концепции алхимии, которая берет не прямую как конкретную линию, ведущую к цели, но линию спиральную, или даже лабиринтовидную линию. То есть когда мы говорим об алхимии (и я призываю вас рассуждать об этой науке и об этом искусстве с точки зрения людей Барокко или Ренессанса), мы не должны ставить себе вопрос: какова цель и каков конкретный результат. К сожалению, большинство историй алхимии, написанных в XX веке, как раз страдают этим очень большим недостатком. Нам перечисляют "удачных" адептов, достигших трансформации или трансмутации ртути или свинца в золото, и перечисляют адептов (артистов, алхимиков), которые несмотря на очень хорошую старательную работу такого результата не достигли. На мой взгляд, таким образом к алхимии подходить нельзя. Цель алхимии выясняется гораздо позже, потом, и вообще что такое "алхимия" выясняется только в процессе неустанного поиска и работы.

Опять же, мы наткнулись на слово "работа". Даже если мы захотим поставить себе цель превратить уголь в алмаз или свинец в золото, то даже при этом мы не должны ни в коем случае торопиться: покупать лабораторию и т.д. Почему? По одной простой причине - ну хорошо, купим мы реторты и всякую лабораторную обстановочку и, собственно, что мы будем делать? Алхимия забавна в том смысле, что вопрос "что мы будем делать?" встает в ней постоянно, так как мы не знаем над какой материей мы будем работать. Если в алхимической литературе существует тысяча книг, то, по крайней мере, пятьсот из них трактуют по разному о том, что такое "materia prima" или "первоматерия" и эту трудность невозможно преодолеть по одной простой причине - потому что искатель должен в конце концов сам определить что это такое.

Очень известный герметик XVII века Римажон де Сен-Дидье в своей книге "Герметический триумф" сравнил работу алхимика с поисками человека, который заблудился в пустыне. Он собственно, как пишет Римажон де Сен-Дидье, не заблудился в пустыне - вокруг очень много тропинок, но все эти тропинки ведут в никуда. Понятно, что здесь метафора каких-то учителей, каких-то книг, которые трактуют от n-ной науки. Спрашивается, говорит этот алхимик Римажон де Сен-Дидье, каким же образом нам поступить? Он говорит так, что надо, чтобы нам светила какая-то звезда, которую мы бы выбрали как звезду Полярную. И в этой пустыне, ориентируясь на эту звезду, мы придем к цели. Как всегда, у такого рода классических авторов, здесь также мало что можно понять. Поэтому мы должны бросить нашу идею о первоматерии и подумать совсем расплывчато.

Ну, давайте закончим вопрос об алхимии практической и спекулятивной. Наш век прибавил вот ещё какую проблему. Когда Фулканелли прощался со своим учеником Канселье, он сказал такую фразу: "Дети мои, я покидаю вас и предрекаю вам, что практической алхимией вы не сможете больше заниматься, настало такое время". Далее Канселье уже в пятидесятые годы объясняет, что его мэтр имел в виду и на что он сам наткнулся в период своей лабораторной работы. Дело в том, что те металлы, те кислоты, те щёлочи и ингредиенты, с которыми работал Канселье и его ученики, несмотря на абсолютно выверенную теорию, не удовлетворяют результатам, которые собственно и должны были быть. Более того, с ними работать нельзя. И дело даже не в том, что это мёртвые металлы, потому что разговор о мёртвых металлах шёл и в эпоху Барокко. Но тогда мёртвыми назывались металлы, уже сделанные на заводах, в кузницах и т.д., которые кем-то уже были расплавлены, отлиты, из которых были сделаны какие-то предметы. В данном случае Канселье имел в виду то, что благодаря изменившимся природным условиям (радиоактивность, тепловая пленка над Землёй etc.) и тем, что эфир полностью забит электромагнитными волнами, звёздное влияние перестало приходить на эту планету. Так пишет Канселье. В этом смысле он объясняет собственную неудачу (я не очень хорошо понимаю, что Канселье понимает под неудачей, но по крайней мере он недоволен результатами совей работы) так, что в нервах нашей планеты, коими является атмосфера и проч., океан электромагнитных волн нарушил всё. И то самое звёздное влияние, под которым зреют минералы и металлы в земле, перестало доходить до Земли. Это значит, что в данных условиях в конце ХХ века судя по всему заниматься практической алхимией стало если не невозможно, то очень трудно.

Наши метафизические дела плохи уже довольно давно. Полтора века назад французский поэт Франсуа де Нарваль в своей книге "Аурелия" сказал такие слова: "Мне привиделось какое-то солнце в небесной пустыне, и кровавый шар над тьмой реки. Тут вступает ночь, - подумал я, - и ночь будет ужасной. Что же случится, когда люди заметят, что солнца больше нет?". Но люди заметили, что солнца больше нет, еще раньше. В поэме Джона Донна "Анатомия мира" (приблизительно XVI века) были сказаны приблизительно такие же мрачные слова, что "солнце потеряно, и земля, и никто не знает более, где всё это искать". Это значит, что в принципе абсолютно пиковая и матовая ситуация жизни этой планеты уже давно, четыре века назад, не была такой тайной, какой, собственно, должна была быть.

Означает ли это, что нам, повинуясь закону времени, надо плюнуть на все мистические дисциплины и в общем строю вместе с рационалистами идти завоёвывать те ценности, которые нам предлагает внешний мир? Или поскольку в нашем сердце всё-таки остается определенная тяга к герметизму, мистике и прочим такого рода вещам, может мы постараемся более внимательно прочитать книги, трактующие эту тему, и также более серьезно подумать об этом.

Что, в сущности, означают такого рода цитаты? Что надеяться не на что и не на кого. Но у нас есть наша душа, которая может нам подсказать решение такого вопроса. В середине XVII века немецкий поэт писал: "поднимайся душа, ты должна учиться, когда нет звёзд, когда чёрные своды ночи нас устрашают, быть себе своим собственным светом". Если это было сказано в сравнительно благополучную эпоху, когда многие люди разделяли такого рода воззрения, то безусловно эти строки ещё более актуальны в наше время. Если мы попытаемся определить этот свет нашей души, то к какому выводу мы можем прийти? Мы не можем принимать некритически внешний мир и то, что он нам говорит, т.е. те советы, книги и максимы, которые к нам из него приходят. Дело в том, что микрокосм всегда строился по модели макрокосма. И когда мы изучаем небо и нам говорят, что такое же звёздное небо находится внутри нас и в нашей душе, мы это воспринимаем либо как метафору, либо просто риторически. Одно дело слышать этот поэтический образ, и другое ощущать это в себе. Новалис сказал, что мы грезим о путешествиях во вселенной, но не в нас ли эта вселенная? И что внутрь ведет таинственная дорога, но какова эта дорога и что мы на ней можем найти?

Работы, которые нас знакомят с психологией как раз очень сильно уводят нас от проблемы понимания души. При всём моём уважении к Карлу Густаву Юнгу, я совершенно не понимаю, почему бессознательное должно быть коллективным. Когда он ссылается на опыт и сны своих пациентов и говорит, что они видят в своих снах мандалу и определенные геометрические фигуры, весьма сходные с алхимическими гравюрами, это не очень-то убедительно. На мой взгляд, наоборот - именно сознание абсолютно коллективная категория и все мы отравлены именно коллективизмом сознания. И именно в этом плане мы не можем спокойно рассуждать на тему нашей ситуации в мире и о том, кто мы такие.

Значит первый опус, который называется "опус в чёрном", если мы примем на слово идею алхимии и герметизма и не будем сильно сомневаться в знаниях древних мудрецов, этот первый опус следовательно должен состоять в сепарации, в отделении нас от этого внешнего мира.

Эта операция действительно очень жестокая и грозит многими опасностями, поэтому мы вправе назвать её "нигредо" или "опусом в чёрном". Это означает, что надо освободить своё сознание от этого коллективизма, о котором я только что сказал, и попытаться думать самостоятельно. В нашем каком-то самоанализе мы прекрасно можем понять, что душа у нас если не больная, то весьма ущербная, что наше тело и его отношения с душой оставляют желать много лучшего. Поэтому алхимическая операция, которая называется сепарацией, т.е. отделением, означает не только наше какое-то уединение и отшельничество от внешнего мира, что весьма сложно выполнить, но это означает полное наплевательство на те ценности, которые этот мир предлагает нам: воспитательные, религиозные, медицинские, исторические и проч. Т.е. мы должны попытаться от всего этого освободиться и думать самостоятельно. Но это легче сказать, чем сделать. Потому что если год-два пробыть в такой ситуации, то мы можем так хорошо перековать свой интеллект, что можем оказаться не то чтобы в состоянии безумия, но в состоянии близком к нему, и таким образом вся наша работа пропадет зря. Но не надо бояться безумия в этом смысле. Безумие есть та среда и та атмосфера, которую надо пройти. Когда мы употребляем слово "безумие" как рабочий термин, здесь не имеется в виду, что мы попадем в что-то типа советского дурдома, в котором собственно и безумных-то не было и куда попадали в основном вполне приличные люди. Нет. Под безумием имеется в виду полная смесь, полный хаос, в котором мы оказались, впустив из рук спасительную верёвку и погрузившись чёрт знает во что.

Даже достаточно спокойный и позитивный поэт Эмиль Верхарп когда-то написал такие строки: "Я хочу идти к безумию и к его солнцам, к его белым лунным солнцам, к морю протяжного хрипа и лая, где плавают румяные собаки". То есть приблизительно понятно, что в этой метафорической цепи хотел сказать поэт: ему осточертела эта цивилизация и он хочет нового, не смотря даже на то, что это новое грозит массой всяких опасностей.

В таком случае, когда мы говорим, что у нас здесь есть одна конкретная материальная манифестация, и для того, чтобы попасть в условия несколько другого мира, другой манифестации, мы должны изучать магические, мистические дисциплины (алхимию или какие-нибудь удивительные центрально-американские культы, связанные с наркотиками), мы говорим не совсем верно. Каждому из нас открыто минимум три уровня манифестации. Первый - этот тот самый, в котором мы с вами беседуем; второй уровень - это сон и сновидения; и третий - это мир нашего воображения, когда мы в нормальном трезвом виде мечтаем и представляем себе зрительные образы. Это те три уровня манифестации, которые нам вполне доступны. И беда в том, что в силу нашей жизни именно в конкретной очень позитивистской цивилизации мы предпочитаем именно эту материальную манифестацию.

И поэтому первым шагом в развитии микрокосма является попытка расширить наше восприятие, для того, чтобы воспринять вселенную сна и нашего воображения. Как это сделать? Даже те из нас, которые видят очень интересные сны, когда просыпаются и кому- нибудь их излагают, эти сны собственно уже не являются снами. Они являются логическим изложенными сюжетами или картинами того, что уже забыто или почти забыто. И если бы мы в полном сознании были бы во сне, то, наверное, действительность, которая бы нам представилась там, совершенно отличалась бы от того, что мы рассказываем после пробуждения. Я предлагаю с этой точки зрения послушать стихотворение Георга Тракля, которое называется "Мальчику Элису". На мой взгляд, это стихотворение именно о том, какие страны и какая перемена восприятия может быть во сне:

Элис! В чёрном лесу зовёт дрозд, это твой закат
Губы твои пьют прохладу синего горного ручья
Лоб нежно кровоточит
Древние легенды, тёмные знаки памяти птиц
Но ты идешь неслышными шагами в ночь
Среди пурпурных гроздей
Дивные руки твои в синеве звенят
Звенит терновый куст, там твои орлиные глаза
О, как давно ты умер, Элис!
И в гиацинтовое тело твоё
Погружает монах свои восковые пальцы
Чёрная пещера наше молчание
Медленно зверь заползает и светают тяжелые веки
На висках твоих выступает чёрная роса
Последнее золото падучей звезды

Также точно, как наши многие несуразные сны, это стихотворение не надо переводить на язык логики. Это бесполезно. Надо войти в это стихотворение и в его мир, как оно нам его излагает. Что мы не понимаем, толи это говорит сам Элис (он же может говорить о себе во втором лице), то ли это говорит кто-то, кто этого Элиса видит. Таким образом, в логике сна мы не можем определить "я" и не можем определить "ты". В этом смысле, если мы хотим проникнуть в манифестацию сна, мы должны несколько сдвинуть понятия "я" и "ты". Я не говорю - отказывать, просто они меняют свои характеристики.

Когда-то Парацельс хорошо сказал о микрокосме и макрокосме: "нет двух небес - внешнего и внутреннего, это одно небо, просто разделенное на двое". Это очень неплохо сказано, т.к. при определенном усилии мы можем не делать границы между микро и макрокосмом. Но конечно наш центр, центр нашего понимания должен исходить из нашего дифференциального центра. Именно поэтому мы не можем видеть небо так, как его видят астрономы и астрологи. Мы не доверяем астрономии и астрологии не почему-нибудь, просто мы видим звёзды иначе. И мы можем при очень небольших изменениях увидеть ещё десять небес, совершенно других, чем они нам представляются сейчас.

1999, Евгений Головин (Лекция Нового Университета, вдвое меньше полного текста)