Урла

Они стоят у подъезда или на углу - вихрастые, лица колорита блеклой листвы, приятельски толкаются локтями - глянь, Паш”, у одного пузырится жвачка, у другого из угла рта натурально растет окурок, третий доламывает черные ногти о гитарную деревяшку, надрываясь “путана... путана... путана”, к ним подходит четвертый, щеголь, туфли начищены, красная морда набрита, серьга, белый шарф, перстень с печаткой, иногда золотой...

“Ну ты. Толик, даешь,” - повизгивает Коротышка, незаметно приклеившись к щеголю, последний не любит фамильярности, поворачивается в сторону гитариста: “Пончик, сбацай белый иней...”

Рассеянное внимание, чуткое, как паутина, окружает компанию и вибрирует при появлении возможной жертвы. “Эй, мужик, дай сигарету...”, хотя карманы набиты сигаретами, или: “Дай огоньку...” Великий момент распознавания “другого”: когда зажигалка освещает лицо прикуривающего, глаза “собирают информацию”. При этом кто-то из корешей толкает его в плечо и орет: “Возьми для меня сигаретку.” Инициатор ирикуривания бросает “отстань, дай с человеком поговорить” и т.д. Для обладателя зажигалки дело может обернуться плохо или вообще никак. Но вот в паутине внимания девушка, группа радуется, если она красива и дефилирует плавной независимой походкой, начинается вербальный обстрел ее прелестей, иные слова, клейкие, как леденцы, или острые, как льдинки, недурно попадают в цель...

Мы часто созерцали подобные компании или ста- новились жертвами их интереса. Их называли “шантрапой”, “хулиганьем”. Но лучше всего пристала кличка “урла” - любопытная морфема для лингвистов, суггестивная ассоциация с названием рассказа Мопассана “Орла”, где повествуется о странной, неведомо как возникшей атмосфере ужаса.

Урла, подонки, отбросы, разъедающая улицы пенистая щелочь толпы... В такого рода группе, как правило, нет явного лидера и связанной с этим глухой борьбы за власть, группа от случая к случаю магнетизируется внешним объектом, а потом снова растворяется в болтливой дремоте. И хотя урла - явление сугубо городское, данное человеческое образование не поддается социологическим дефинициям, урла хорошо подтверждает ограниченность рациональной аналитики, В самом деле, гипотезы о безработице, плохих жизненных условиях, диких, алкоголичных, истероидных семьях, гипотезы о наркотиках, телевизионных “культах насилия и секса” совершенно неубедительны. Такие гипотезы основаны на постулате организованной классовой структуры, влияние которой ослабевает на периферии: возникновение урлы объясняют плохой системой школьного воспитания, плохой работой милиции и т.п. Это все равно, что объяснять рождение ребенка небрежностью родителей или расцвет чертополоха нежеланием сего растения приносить пользу людям. Большинство социологов и психологов верят в парадигмы и нормативные оси, призванные организовывать массу какими-то устройствами и механизмами вроде “общечеловеческих принципов” или “общественного мнения”. Но равно как планетарное бытие, все более динамизируют землетрясения, тайфуны, катастрофы, жизнь социальную сотрясают неуправляемые психические стихии, взрывающие с трудом наведенные мосты. Пионер социальной географии, Дэвид Ризман, говорит в “Одинокой толпе” о сбросах, аггломерациях, турбуленциях человеческих масс.

Когда-то сотворенный или организованный мир рассыпался под натиском древнего Океана, первобытного Хаоса.

Урла - это серьезно, урла предвещает и означает этот хаос, недаром ее так боится интеллигенция, хотя и пытается классифицировать данное деклассированное инферно. Но теоретическое мифотворчество - любимое занятие интеллигенции - лишь увеличивает беспокойство воображения. Когда интеллигент в очках созерцает сумрак своего кабинета, морщась от пьяных воплей урлы па улице - это еще локальное беспокойство; но вот его окружает группа, угреватый тип, поблескивая золотым зубом, срывает эти самые очки, стекло похрустывает под каблуком... и тут интеллигент чувствует мертвенный холод в солнечном сплетении и возносит мольбы к Богу, обычно презираемой милиции. И если он благополучно возвращается домой, то клянется ходить на занятия карате или, по крайности, купить газовый баллончик, не понимая, что это полная чепуха, - безликая, безымянная, необычайно нервная урловая масса настигнет его всюду и всегда, бесполезно прыгать на вулканическую лаву с ведром воды.

Телевидение и газеты еще пуще раздергают приличного человека байками о паханах, ворах в законе, уголовных авторитетах и ор ганизованной преступности. Почему байки?

Преступность, живая хаотическая стихия, исключает возможность теории о ней, преступником может стать всякий - от гориллоподобного амбала до ангелического ребенка. К преступности, более чем к другим явлениям, относятся слова Жака Лакана: “Теория это реальность, которую разум анализирует, поскольку сам ее продуцирует.” Когда криминальный ветер электризует какую-либо группу, она превращается в природный феномен. Урла совершенно лишена антропоцентризма, человек для нее точно такой же казус, как телевизор, собака или камень на дороге. Мир ориентирован на два полюса - зона и свобода. Мать и отец - две такие сущности, ради которых всегда стоит выхватить нож, причем конкретные родители вовсе не имеются в виду. Между этими полюсами и сущностями вспыхивают или сникают возмущения урловой массы. Бороться или удирать от урлы надо сразу и без рассуждений - это режим болота или водоворота. Последующие обвинения в трусости или смелости можно игнорировать.

1999, Евгений Головин